Нэнси Холдер - Элементарно, Холмс! (сборник)

Лицо Николаса Хокинса казалось невыразительной маской, почти такой же, какую любит надевать Шерлок Холмс. Но он был слишком молод, чтобы скрыть все следы стыда, страха и уязвленной гордости. Зима, которой вы укрыли свои эмоции, была близко, однако весна юности все еще пробивалась сквозь лед.

– Я не знаю, о чем вы говорите, сэр.

– Что ж, ты определенно ничего не знаешь о преступном промысле этого города. Вилка вроде той, что ты прячешь в рукаве, не окупит билет на поезд до… позволь предположить… Йорка? Скарборо? Этому серебру нет и пятидесяти лет, а оно изношено – серебро низшей пробы. Однако для меня эта вилка представляет определенную сентиментальную ценность, а потому я вынужден просить ее вернуть.

Мальчик помедлил, словно еще надеялся притвориться невиновным, но потом расстегнул рукав и вытащил вилку. Когда он уронил ее в вашу протянутую ладонь, в его глазах стояли слезы. Выражение оскорбленной гордости… Вы редко его демонстрируете, но все же мне довелось его видеть.

– Как вы узнали, зачем она мне нужна?

Вы положили вилку на стол.

– Ты не показал особого голода, когда ели остальные. Я не вижу симптомов каких-либо пагубных привычек, и ты должен питаться. Ты очевидно не из Лондона, хотя усилия хорошего учителя маскируют твой акцент, а состояние одежды наводит на мысль, что ты не был дома, по крайней мере, две недели. Ты носишь медальон, до которого часто дотрагиваешься. Учитывая твой возраст, я полагаю, что дело не в романтической привязанности – здесь речь о сыне, который нежно любит свою мать.

Не могу сказать, кто был бледнее, когда вы произнесли эти слова: несчастный мальчик или вы сами.

– Мне нужно вернуться. Не следовало убегать.

– Да. И нет, – ответили вы. – Да, тебе нужно вернуться, или ты будешь до конца жизни винить себя. Но это возвращение следует подготовить, иначе оно может оказаться опасным… Нет, ты не зря убежал, поскольку это привело тебя ко мне, а я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь. – Вы кивнули на грудь мальчика. – Не мог бы ты расстегнуть рубашку, чтобы доктор Уотсон взглянул на отметины, которые, я уверен, есть на твоей груди и спине?

Мальчик просто смотрел на вас, белый как покойник.

– Тебя выдают некоторые напряженные движения. Страх физической боли творит с нами чудеса. Мы становимся настороженными, будто олени. Но проку от этого никакого, поскольку охотник – наш хозяин. Верно?

Мальчик так крепко прикусил губу, что она побелела сильнее, чем его лицо.

– Я видел, что он делает.

– Да. И он об этом знает.

И тут они появились, друг мой. На вашем лице. Воспоминания. И я запишу их, ведь я так долго был писцом ваших воспоминаний. Бумага – более надежное место для них, чем ваш ум, в котором вы превращаете их в лед. На войне я иногда просил людей, травмированных событиями на поле боя, записать преследовавшие их воспоминания, а затем сжечь записи. Я пишу эти страницы исключительно с той же целью. Но вам следует сжечь их в нужный момент… когда слова будут готовы забрать воспоминания с собой. К сожалению, этот метод работает не всегда.

– Есть одна вещь, которую я могу сделать, – продолжили вы. – Полагаю, ты не хочешь, чтобы я вовлекал полицию.

Мальчик энергично покачал головой.

– Что ж, в таком случае отложим этот вариант. – Вы разгладили ткань своих брюк, словно расправляли собственные мысли. – На самом деле, боюсь, ты прав. Полиция редко помогает в подобных семейных ситуациях.

Вы встали и подошли к окну, как часто делаете, когда эмоции угрожают вырваться из корсета, который вы на них надели.

– Пожалуйста, обещай, что не отправишься назад без моего письма, – сказали вы, не оборачиваясь.

Мальчик кивнул, но я видел, что он лишь хочет оказаться подальше от человека, который читал его сердце и сознание как собственные. Вы бы тоже так поступили. И само собой, вы это понимали.

– Письмо также защитит твою мать, – добавили вы.

Мальчик молча таращился вам в спину. Он не верил. Не верил, что что-то сможет ее защитить.

Когда он ушел, вы отправили меня за ним.

Буду кратким, хотя это тяжелое бремя на моем сердце: я потерял мальчика.

Я никогда не видел вас в таком гневе.

Вы лично отправились на поиски Билли, но Хокинс, как он себя называл, к нерегулярным полицейским не вернулся.

Вы заставили их искать его. Заплатили, чтобы они стерегли все вокзалы. И не ложились спать всю ночь, с письмом, ждавшим на вашем столе.

Мальчика не нашли.

Два дня спустя в «Таймс» появилась заметка о том, что Беатрис Бушо, супруга Ричарда Бушо, богатого торговца и владельца обширных земельных угодий под Йорком, покончила с собой. У нее остался сын. Единственный ребенок по имени Николас.

В три часа утра вы по-прежнему мерили шагами гостиную, и я постучал в дверь. Вы пригласили меня войти, друг мой. Я все еще благодарен за это. Та ночь объясняет столь многое, и никогда вы не проявляли большего свидетельства своего доверия ко мне.

– У него не было брата. Эта деталь тревожила меня сильнее всего. – Вы стояли у окна и всматривались в ночь, словно пытаясь пронзить взглядом темноту иного рода. – Без Майкрофта я бы никогда не смог положить этому конец. В том юном возрасте мой брат еще сильнее превосходил меня по способностям к дедукции и логике, не замутненным эмоциями. Без него эмоции захлестнули бы меня.

Грубый голос кебмена с улицы словно напомнил нам о жестокостях, таящихся под поверхностью нашего мира. И о том, что иногда они не минуют мест, которые мы называем домом.

– Мы остановили отца посредством шантажа. Нашли доказательства нескольких мелких преступлений, которые он организовал, чтобы угрожать деловому партнеру, – все это в наших глазах не шло ни в какое сравнение с тем, что он сотворил с матерью, но если бы полиция узнала о них, отцу пришел бы конец. Мы боялись, что он убьет нас, когда догадается, что именно мы отправили те письма, – или прикажет сделать это одному из своих людей. Но он решил бежать в колонии, забрав большую часть денег и оставив погрязшее в долгах поместье. Мать так и не простила нас. Хотя Майкрофт до сих пор считает, что самой сильной ее эмоцией по отношению к нам был стыд за собственную слабость и за то, что она по-прежнему любила отца.

Вы обернулись и посмотрели на меня.

– Я забыл, каково это – быть таким юным, Уотсон, – сказали вы. – Забыл, как такой отец учит никому не доверять. Мне стыдно за мою невежественность. Пожалуйста, отыщите мальчика. Я по-прежнему хочу, чтобы его отец получил мое письмо.

Я нашел мальчика. Наполовину обезумевшего от горя, в ужасной школе, куда его отправил отец. Благодаря письму Холмса – которое я доставил лично – Николаса Бушо определили в лучшую из местных школ и никогда не заставляли навещать родной дом.