Джон Карр - Все приключения Шерлока Холмса

По блеску его глаз и волнению, которое он старался скрыть, я догадался, что он близок к разгадке, хотя и не представлял себе хода его мыслей.

– Вы, наверное, хотите первым делом осмотреть место происшествия, мистер Холмс? – предположил Грегори.

– Мне хочется побыть сначала здесь и уточнить несколько деталей. Стрэкера потом принесли сюда, не так ли?

– Да, он лежит сейчас наверху.

– Он служил у вас несколько лет, полковник?

– Я всегда был им очень доволен.

– Карманы убитого, вероятно, осмотрели, инспектор?

– Все вещи в гостиной. Если хотите, можете взглянуть.

– Да, благодарю вас.

В гостиной мы сели вокруг стоящего посреди комнаты стола. Инспектор отпер сейф и разложил перед нами его содержимое: коробка восковых спичек, огарок свечи длиной в два дюйма, трубка из корня вереска, кожаный кисет и в нем пол-унции плиточного табаку, серебряные часы на золотой цепочке, пять золотых соверенов, алюминиевый наконечник для карандаша, какие-то бумаги, нож с ручкой из слоновой кости и очень тонким негнущимся стальным лезвием, на котором стояла марка «Вайс и К°, Лондон».

– Очень интересный нож, – сказал Холмс, внимательно разглядывая его. – Судя по засохшей крови, это и есть тот самый нож, который нашли в руке убитого. Что вы о нем скажете, Уотсон? Такие ножи по вашей части.

– Это хирургический инструмент, так называемый катарактальный нож.

– Так я и думал. Тончайшее лезвие, предназначенное для тончайших операций. Не странно ли, что человек, отправляющийся защищаться от воров, захватил его с собой, – особенно если учесть, что нож не складывается?

– На кончик был надет кусочек пробки, мы его нашли возле трупа, – объяснил инспектор. – Жена Стрэкера говорит, нож лежал у них несколько дней на комоде, и, уходя ночью, Стрэкер взял его с собой. Оружие не ахти какое, но, вероятно, ничего другого у него под рукой в тот момент не было.

– Вполне возможно. Что это за бумаги?

– Три оплаченных счета за сено. Письмо полковника Росса с распоряжениями. А это счет на тридцать семь фунтов пятнадцать шиллингов от портнихи, мадам Лезерье с Бонд-стрит, на имя Уильяма Дербишира. Миссис Стрэкер говорит, что Дербишир – приятель ее мужа и что время от времени письма для него приходили на их адрес.

– У миссис Дербишир весьма дорогие вкусы, – заметил Холмс, просматривая счет. – Двадцать две гинеи за один туалет многовато. Ну что ж, тут как будто все, теперь отправимся на место преступления.

Мы вышли из гостиной, и в этот момент стоящая в коридоре женщина шагнула вперед и тронула инспектора за рукав. На ее бледном худом лице лежал отпечаток пережитого ужаса.

– Нашли вы их? Поймали? – Голос ее сорвался.

– Пока нет, миссис Стрэкер. Но вот только что из Лондона приехал мистер Холмс, и мы надеемся с его помощью найти преступников.

– По-моему, мы с вами не так давно встречались, миссис Стрэкер, – помните, в Плимуте, на банкете? – спросил Холмс.

– Нет, сэр, вы ошибаетесь.

– В самом деле? А мне показалось, это были вы. На вас было стального цвета шелковое платье, отделанное страусовыми перьями.

– У меня никогда не было такого платья, сэр!

– А-а, значит, я обознался. – И, извинившись, Холмс последовал за инспектором во двор.

Несколько минут ходьбы по тропинке среди кустов привели нас к оврагу, в котором нашли труп. У края его рос куст дрока, на котором в то утро миссис Стрэкер и служанка заметили плащ убитого.

– Ветра в понедельник ночью как будто не было, – сказал Холмс.

– Ветра – нет, но шел сильный дождь.

– В таком случае плащ не был заброшен ветром на куст, его кто-то положил туда.

– Да, он был аккуратно сложен.

– А знаете, это очень интересно! На земле много следов. Я вижу, с понедельника здесь побывало немало народу.

– Мы вставали только на рогожу. Она лежала вот здесь, сбоку.

– Превосходно.

– В этой сумке ботинок, который был в ту ночь на Стрэкере, ботинок Фицроя Симпсона и подкова Серебряного.

– Дорогой мой инспектор, вы превзошли самого себя!

Холмс взял сумку, спустился в яму и подвинул рогожу ближе к середине. Потом улегся на нее и, подперев руками подбородок, принялся внимательно изучать истоптанную глину.

– Ага! – вдруг воскликнул он. – Это что?

Холмс держал в руках восковую спичку, покрытую таким слоем грязи, что с первого взгляда ее можно было принять за сучок.

– Не представляю, как я проглядел ее, – с досадой сказал инспектор.

– Ничего удивительного! Спичка была втоптана в землю. Я заметил ее только потому, что искал.

– Как! Вы знали, что найдете здесь спичку?

– Я не исключал такой возможности.

Холмс вытащил ботинки из сумки и стал сравнивать подошвы со следами на земле. Потом он выбрался из ямы и пополз, раздвигая кусты.

– Боюсь, больше никаких следов нет, – сказал инспектор. – Я все здесь осмотрел самым тщательным образом. В радиусе ста ярдов.

– Ну что ж, – сказал Холмс, – я не хочу быть невежливым и не стану еще раз все осматривать. Но мне бы хотелось, пока не стемнело, побродить немного по долине, чтобы лучше ориентироваться здесь завтра. Подкову я возьму себе в карман на счастье.

Полковник Росс, с некоторым нетерпением следивший за спокойными и методичными действиями Холмса, взглянул на часы.

– А вы, инспектор, пожалуйста, пойдемте со мной. Я хочу с вами посоветоваться. Меня сейчас волнует, как быть со списками участников забега. По-моему, наш долг перед публикой – вычеркнуть оттуда имя Серебряного.

– Ни в коем случае! – решительно возразил Холмс. – Пусть остается.

Полковник поклонился.

– Я чрезвычайно благодарен вам за совет, сэр. Когда закончите свою прогулку, найдете нас в домике несчастного Стрэкера, и мы вместе вернемся в Тависток.

Они направились к дому, а мы с Холмсом медленно пошли вперед. Солнце стояло над самыми крышами кейплтонской конюшни; перед нами полого спускалась к западу равнина, то золотистая, то красновато-бурая от осенней ежевики и папоротника. Но Холмс, погруженный в глубокую задумчивость, не замечал прелести пейзажа.

– Вот что, Уотсон, – промолвил он наконец, – мы пока оставим вопрос, кто убил Стрэкера, и будем думать, что произошло с лошадью. Предположим, Серебряный в момент преступления или немного позже ускакал. Но куда? Лошадь очень привязана к человеку. Предоставленный самому себе, Серебряный мог вернуться в Кингс-Пайленд или убежать в Кейплтон. Что ему делать одному в поле? И уж конечно, кто-нибудь да увидел бы его там. Теперь цыгане… Зачем им было красть его? Они чуть что прослышат – спешат улизнуть: полиции они боятся хуже чумы. Надежды продать такую лошадь, как Серебряный, у них нет. Украсть ее – большой риск, а выгоды – никакой. Это вне всякого сомнения.