Джон Карр - Все приключения Шерлока Холмса

– И последнее, чтобы поставить точки над i. Мне пришло в голову, что такой осторожный человек, как Стрэкер, не взялся бы за столь сложную операцию, как прокол сухожилия, не попрактиковавшись предварительно. На ком он мог практиковаться в Кингс-Пайленде? Я увидел овец в загоне, спросил конюха, не случалось ли с ними чего в последнее время. Его ответ в точности подтвердил мое предположение. Я даже сам удивился.

– Теперь я понял все до конца, мистер Холмс!

– В Лондоне я зашел к портнихе и показал ей фотографию Стрэкера. Она сразу же узнала его, сказала, что это один из ее постоянных клиентов и зовут его мистер Дербишир. Жена у него большая модница и обожает дорогие туалеты. Не сомневаюсь, что он влез по уши в долги и решился на преступление именно из-за этой женщины.

– Вы не объяснили только одного, – сказал полковник. – Где была лошадь?

– Ах лошадь… Она убежала, и ее приютил один из ваших соседей. Думаю, мы должны проявить к нему снисхождение. Мы сейчас проезжаем Клэпем, не так ли? Значит, до вокзала Виктории минут десять. Если вы зайдете к нам выкурить сигару, полковник, я с удовольствием дополню свой рассказ интересующими вас подробностями.

Вполне естественно, что я, готовя к изданию эти короткие очерки, в основу которых легли те многочисленные случаи, когда своеобразный талант моего друга побуждал меня жадно выслушивать его отчет о какой-нибудь необычной драме, а порой и самому становиться ее участником, что я при этом чаще останавливаюсь на его успехах, чем на неудачах. Я поступаю так не в заботе о его репутации, нет: ведь именно тогда, когда задача ставила его в тупик, он особенно удивлял меня своей энергией и многогранностью дарования. Я поступаю так по той причине, что там, где Холмс терпел неудачу, слишком часто оказывалось, что и никто другой не достиг успеха, и тогда рассказ оставался без развязки. Временами, однако, случалось и так, что мой друг заблуждался, а истина все же бывала раскрыта. У меня записано пять-шесть случаев этого рода, и среди них наиболее яркими и занимательными представляются два – дело о втором пятне и та история, которую я собираюсь сейчас рассказать. [79] © Перевод. Н. Вольпин, наследники, 2009.

Шерлок Холмс редко когда занимался тренировкой ради тренировки. Не много найдется людей, в большей мере способных к напряжению всей своей мускульной силы, и в своем весе он был, бесспорно, одним из лучших боксеров, каких я только знал; но в бесцельном напряжении телесной силы он видел напрасную трату энергии, и его, бывало, с места не сдвинешь, кроме тех случаев, когда дело касалось его профессии. Вот тогда он бывал совершенно неутомим и неотступен, хотя, казалось бы, для этого требовалась постоянная и неослабная тренировка; но, правда, он всегда соблюдал крайнюю умеренность в еде и в своих привычках был до строгости прост. Он не был привержен ни к каким порокам, а если изредка и прибегал к кокаину, то разве что в порядке протеста против однообразия жизни, когда загадочные случаи становились редки и газеты не предлагали ничего интересного.

Как-то ранней весной он был в такой расслабленности, что пошел со мною днем прогуляться в парк. На вязах только еще пробивались первые хрупкие зеленые побеги, а клейкие копьевидные почки каштанов уже начали развертываться в пятиперстные листики. Два часа мы прохаживались вдвоем, большей частью молча, как и пристало двум мужчинам, превосходно знающим друг друга. Было около пяти, когда мы вернулись на Бейкер-стрит.

– Разрешите доложить, сэр, – сказал наш мальчик-лакей, открыв нам дверь. – Тут приходил один джентльмен, спрашивал вас, сэр.

Холмс посмотрел на меня с упреком.

– Вот вам и погуляли среди дня! – сказал он. – Так он ушел, этот джентльмен?

– Да, сэр.

– Ты не предлагал ему зайти?

– Предлагал, сэр, он заходил и ждал.

– Долго он ждал?

– Полчаса, сэр. Очень был беспокойный джентльмен, сэр, он все расхаживал, пока был тут, притопывал ногой. Я ждал за дверью, сэр, и мне все было слышно. Наконец он вышел в коридор и крикнул: «Что же, он так никогда и не придет, этот человек?» Это его точные слова, сэр. А я ему: «Вам только надо подождать еще немного». «Так я, – говорит, – подожду на свежем воздухе, а то я просто задыхаюсь! Немного погодя зайду еще раз». С этим он встал и ушел, и, что я ему ни говорил, его никак было не удержать.

– Хорошо, хорошо, ты сделал что мог, – сказал Холмс, проходя со мной в нашу общую гостиную. – Как все-таки досадно получилось, Уотсон! Мне позарез нужно какое-нибудь интересное дело, а это, видно, такое и есть, судя по нетерпению джентльмена. Эге! Трубка на столе не ваша! Значит, это он оставил свою. Добрая старая трубка из корня вереска с длинным чубуком, какой в табачных магазинах именуется янтарным. Хотел бы я знать, сколько в Лондоне найдется чубуков из настоящего янтаря! Иные думают, что признаком служит муха. Возникла, знаете, целая отрасль промышленности – вводить поддельную муху в поддельный янтарь. Он был, однако, в сильном расстройстве, если забыл здесь свою трубку, которой явно очень дорожит.

– Откуда вы знаете, что он очень ею дорожит? – спросил я.

– Такая трубка стоит новая семь с половиной шиллингов. А между тем она, как вы видите, дважды побывала в починке: один раз чинилась деревянная часть, другой – янтарная. Починка, заметьте, оба раза стоила дороже самой трубки – здесь в двух местах перехвачено серебряным кольцом. Человек должен очень дорожить трубкой, если предпочитает дважды чинить ее, вместо того чтобы купить за те же деньги новую.

– Что-нибудь еще? – спросил я, видя, что Холмс вертит трубку в руке и задумчиво, как-то по-своему ее разглядывает. Он высоко поднял ее и постукивал по ней длинным и тонким указательным пальцем, как мог бы профессор, читая лекцию, постукивать по кости.

– Трубки бывают обычно очень интересны, – сказал он. – Ничто другое не заключает в себе столько индивидуального, кроме, может быть, часов да шнурков на ботинках. Здесь, впрочем, указания не очень выраженные и не очень значительные. Владелец, очевидно, крепкий человек с отличными зубами, левша, неаккуратный и не должен наводить экономию.

Мой друг бросал эти сведения небрежно, как бы вскользь, но я видел, что он скосил на меня взгляд, проверяя, слежу ли я за его рассуждением.

– Вы думаете, человек не стеснен в деньгах, если он курит трубку за семь шиллингов? – спросил я.

– Он курит гросвенорскую смесь по восемь пенсов унция, – ответил Холмс, побарабанив по головке трубки и выбив на ладонь немного табаку. – А ведь можно и за половину этой цены купить отличный табак – значит, ему не приходится наводить экономию.

– А прочие пункты?