Джон Карр - Все приключения Шерлока Холмса

Когда он ударил ее, она закричала, и на крик из комнаты наверху прибежала Тереза. На буфете стояла бутылка вина, я налил немного в бокал и влил несколько капель в рот Мэри: от потрясения она была едва жива. Потом сам немного хлебнул. Одна лишь Тереза сохраняла ледяное спокойствие. Дальнейшее представление мы придумали вместе с ней. Мы решили представить все как ограбление. Тереза несколько раз повторила хозяйке, что говорить полиции, а я тем временем залез на полку и срезал шнур от звонка. Потом я привязал Мэри к стулу и ножом придал концу шнура обтрепанный вид, чтобы казалось, будто его оборвали и ни у кого не вызвало удивления, что преступник сумел забраться так высоко. Потом я собрал несколько серебряных приборов и ушел, наказав женщинам позвать на помощь через четверть часа. Серебро я выбросил в пруд и преспокойно пошел себе в Сайденхэм, чувствуя, что в кои-то веки сделал что-то полезное. Вот вам и вся правда, мистер Холмс, даже если меня за нее повесят.

Некоторое время Холмс молча курил. Потом встал, подошел к нашему визитеру и пожал ему руку.

– Вот что я думаю, – сказал он. – Я уверен, что вы сказали правду: именно так я все себе и представлял. Дотянуться до шнура, оперевшись на консоль, мог только акробат либо моряк, привыкший карабкаться по вантам. Шнур был привязан к стулу морским узлом. Я знал, что леди только однажды в своей жизни сталкивалась с моряками, и было это во время ее путешествия в Англию. Я также понимал, что этот человек ей дорог, иначе она не стала бы так самоотверженно его защищать. Теперь вы видите, как просто было вас вычислить с того момента, как я сделал все эти выводы.

– Я думал, полицейские не догадаются, как все было на самом деле.

– Они и не догадались. И не догадаются. А теперь послушайте меня, капитан Кроукер. Преступление серьезное, хоть я и признаю, что вы действовали под давлением исключительных обстоятельств. Я не уверен, что суд признает ваши действия правомерными, несмотря на то, что вы защищали свою жизнь. Но в любом случае пусть это решает суд. Вы вызываете у меня такую симпатию, что я готов предоставить вам двадцать четыре часа на то, чтобы покинуть Англию.

– А затем расскажете все полиции?

– Естественно.

Лицо моряка вспыхнуло от гнева.

– Что это вы мне предлагаете, сэр?! Я достаточно хорошо знаю законы, чтобы понимать: Мэри пойдет под суд как соучастница. Неужели вы думаете, что я смоюсь, а ее оставлю здесь отдуваться? Нет уж, сэр, сдавайте меня со всеми потрохами, но ради Бога, придумайте, как уберечь от полиции Мэри.

Холмс снова протянул ему руку.

– Я испытывал вас и не услышал ни одной фальшивой ноты. Решено, и я готов взять на себя ответственность за принятое решение. Я давал Хопкинсу подсказку; если он не сумел ею воспользоваться, это уже не мое дело.

Вот что, капитан Кроукер, мы сделаем все по закону. Вы – обвиняемый, Уотсон – суд присяжных; скажу вам честно, я не знаю человека, более достойного его представлять. Я буду судьей: итак, британский суд присяжных выслушал показания свидетелей. Теперь ответьте: виновен этот человек или не виновен?

– Не виновен, милорд, – сказал я.

– Vox populi, vox Dei [122] Глас народа – глас Божий ( лат .). . Вы оправданы, капитан Кроукер. И до тех пор, пока перед судом не предстанет другой обвиняемый по этому делу, вы свободны. Возвращайтесь к своей возлюбленной через год, и пусть ваша дальнейшая жизнь оправдает нас с Уотсоном за тот вердикт, который мы вынесли этим вечером.

Я читаю в своих записях, что было это в пасмурный и ветреный день в конце марта тысяча восемьсот девяносто второго года. Холмс, когда мы с ним завтракали, получил телеграмму и тут же за столом написал ответ. Он ничего не сказал, но дело, видно, не выходило у него из головы, потому что потом он стоял с задумчивым лицом у огня, куря трубку, и все поглядывал на телеграмму. Вдруг он повернулся ко мне с лукавой искрой в глазах. [123] © Перевод. Н. Вольпин, наследники, 2009.

– Полагаю, Уотсон, мы вправе смотреть на вас как на литератора, – сказал он. – Как бы вы определили слово «дикий»?

– Первобытный, неприрученный, затем – странный, причудливый, – предложил я.

Он покачал головой.

– Оно заключает в себе кое-что еще, – сказал он. – Скрытый намек на нечто страшное, даже трагическое. Припомните иные

из тех рассказов, посредством которых вы испытываете терпение публики, – и вы сами увидите, как часто под диким крылось преступное. Поразмыслите над этим «делом рыжих». Поначалу оно рисовалось просто какой-то дичью, а ведь разрешилось попыткой самого дерзкого ограбления. Или эта дикая история с пятью апельсиновыми зернышками, которая раскрылась как заговор убийц. Это слово заставляет меня насторожиться.

– А оно есть в телеграмме?

Он прочитал вслух:

«Только что со мной произошла совершенно дикая, невообразимая история. Не разрешите ли с Вами посоветоваться?

– Мужчина или женщина? – спросил я.

– Мужчина, конечно. Женщина никогда бы не послала телеграммы с оплаченным ответом. Просто приехала бы.

– Вы его примете?

– Дорогой мой Уотсон, вы же знаете, как я скучаю с тех пор, как мы посадили за решетку полковника Каррузерса. Мой мозг, подобно перегретому мотору, разлетается на куски, когда не подключен к работе, для которой создан. Жизнь – сплошная пошлость, газеты выхолощены, отвага и романтика как будто навсегда ушли из преступного мира. И вы еще спрашиваете, согласен ли я ознакомиться с новой задачей, хотя бы она оказалась потом самой заурядной! Но если я не ошибаюсь, наш клиент уже здесь.

На лестнице послышались размеренные шаги, и минутой позже в комнату вошел высокий, полный, седоусый и торжественно-благопристойный господин. Тяжелые черты его лица и важная осанка без слов рассказывали его биографию. Все – от гетр до золотых очков – провозглашало, что перед вами консерватор, верный сын церкви, честный гражданин, здравомыслящий и в высшей степени приличный. Но необыденное происшествие, как видно, возмутило его прирожденное спокойствие и напоминало о себе взъерошенной прической, горящими сердитыми щеками и всей его беспокойной, возбужденной манерой. Он немедленно приступил к делу.

– Со мной произошел очень странный и неприятный случай, мистер Холмс, – сказал он. – Никогда за всю свою жизнь я не попадал в такое положение. Такое… непристойное, оскорбительное. Я вынужден настаивать на каком-то разъяснении. – Он сердито отдувался и пыхтел.

– Садитесь, мистер Скотт-Эклс, прошу, – сказал успокоительно Холмс. – Прежде всего позвольте спросить, почему вообще вы обратились ко мне?