Неле Нойхаус - Живые и мертвые

– Ни за что не поверю! Я ведь тебя знаю, – съехидничал Хеннинг. – Так что если Кристоф уедет один, я тебя от всей души приглашаю на Рождество к нам. У нас даже есть елка.

– Я лечу завтра! – прошипела рассерженно Пия.

Ее злило, что Хеннинг так хорошо ее знал и все еще без труда видел насквозь. Она и в самом деле готова была отказаться от отпуска, которого так долго ждала, но не хотела признаваться в этом самой себе. Но еще меньше она хотела услышать такое из уст своего бывшего мужа.

Боденштайн, улыбнувшись, протянул руку новому коллеге Хеннинга, который с удивлением следил за словесной дуэлью Пии и Хеннинга.

– С ними такое часто бывает. Когда-то они были женаты, – пояснил он. – Оливер фон Боденштайн, комиссариат К‑11, Хофхайм.

– Фредерик Леммер, – ответил новичок. – Очень приятно.

– Можно начинать? – спросила Пия нетерпеливо. – У нас нет возможности торчать здесь целый день.

– Почему? Ты ведь летишь только завтра, – продолжал дразнить Пию Хеннинг, с усмешкой ловя ее злой взгляд. Затем он повернулся к трупу.

Вскрытие не принесло никаких новых значимых результатов. Ингеборг Роледер была очень здоровой женщиной и, если бы ее не застрелили, могла бы прожить еще много лет. Пуля проникла в череп над левым ухом и вышла на пару сантиметров выше через правую теменную кость, что подтверждало теорию Крёгера о траектории полета пули. Снайпер лежал внизу, у ручья. Он явился из ниоткуда и потом снова растворился в воздухе.

* * *

– Что насчет этого, мам? – Грета влезла в короткий жакет с оторочкой из искусственного меха и стала вертеться перед зеркалом, критически оглядывая себя. Жакет шел ей. Она была стройна, обладала бесконечно длинными ногами и прекрасно умела носить подобные вещи, в отличие от многих других девушек ее поколения, которые уже в этом возрасте были пугающе полными.

– Тебе очень идет! – подтвердила Каролина.

Грета просияла и стала рассматривать ценник, который свисал из рукава.

– О нет! – Она в изумлении широко раскрыла глаза. – Ничего не выйдет!

– Почему?

– Он стоит сто восемьдесят евро!

– Я подарю его тебе на Рождество, раз нравится.

Девушка с сомнением посмотрела на мать и опять повернулась к зеркалу, разрываясь между разумом и чувством. В конце концов жакет с тремя джинсами, пуловером и толстовкой перекочевали в пакет для покупок. Грета была счастлива, и Каролину радовало это. Когда она в последний раз за четыре дня до Рождества ездила в город за покупками? Наверняка это было лет двадцать назад, если не больше! Раньше она очень любила со своей лучшей подругой толкаться в самой гуще толпы, любила безвкусное рождественское оформление, звучавшие всюду рождественские песни, установленные на каждом углу ларьки и аромат жареного миндаля в холодном декабрьском воздухе. Когда Каролина после обеда забрала Грету из интерната, чтобы немного погулять с ней по городу, она скорее предполагала, что они пойдут на Гётештрассе, но Грета непременно хотела отправиться в торговый центр на Цайле  [6]. Они три часа ходили по душному, переполненному покупателями центру, и, глядя на дочь, которая в поисках рождественских подарков для своих подруг, Ники, отца и сводных братьев и сестер с горящими глазами бегала по магазинам, видя ее восторг во время примерки одежды, которая большей частью вызывала у Каролины отторжение, она испытывала настоящее счастье. К ее удивлению, даже толпы народа доставляли ей радость и пробуждали в ней давно забытые воспоминания юности. Тогда у нее было много времени. Ее мать была великодушной и никогда ее не упрекала, если она поздно возвращалась домой. Как было прекрасно, что сейчас ей не надо думать о времени! Ее смартфон лежал в бардачке автомобиля и ни разу ей не понадобился.

В пять часов вечера они притащили свои многочисленные пакеты с покупками в машину, оставленную на парковке, и отправились в Оберурзель. Грета должна была вместе с бабушкой печь рождественское печенье. В тринадцать лет это все еще приносило ей радость.

– Ты действительно хочешь бросить работу? – спросила она, когда Каролина выруливала на черном «Порше» с парковки.

– Ты мне не веришь? – Каролина быстро искоса взглянула на дочь и разглядела в ее глазах сомнение.

Девушка вздохнула.

– В интернате мне нравится, но было бы значительно лучше, если бы я могла быть с тобой и с папой на неделе. Но…

– Что «но»? – Каролина вставила талон в считывающее устройство, и шлагбаум поднялся.

– Папа сказал, что скорее рухнет мир, чем ты прекратишь работать, – ответила Грета.

* * *

Пия и Боденштайн возвращались в комиссариат в Хофхайме несколько разочарованные. В переговорной на магнитной доске висела фотография Ингеборг Роледер, а рядом с ней Остерманн написал ее имя и время гибели. Другой информации не было. Опрос соседей, который провели коллеги, ничего не дал, а показания свидетеля помогли лишь установить точное время смертельного выстрела, но свидетель никого не видел. Экспертная служба скрупулезно обследовала место преступления и прилегающую местность в пределах квадратного километра, но ничего не обнаружила, кроме неясного следа сошки: ни каких-либо волокон, ни отпечатков обуви в замерзшей земле, ни гильзы от патрона, ни частиц кожи или волос. Преступник оставался фантомом, а мотив убийства – загадкой.

– Что будем делать дальше? – спросил Остерманн и хрипло закашлялся.

– Н-да. – Боденштайн изучал карту на стене, задумчиво почесывая затылок. – Куда отправился преступник после убийства? Может быть, он был настолько дерзок, что прошел через детскую площадку, поднялся вверх по Райнштрассе и, миновав полицейский пост в Эшборне, испарился? Или он пошел по Ланштрассе, потом по пешеходной зоне к Шёне Аусзихт и там сел в машину? Это были, несомненно, самые удобные пути для бегства, но существовали и другие возможности. Можно было, например, дойти пешком до парковочной площадки у бассейна или дальше, мимо теннисных кортов, до Фестплатц, на которой паркуют автомобили сотрудники многочисленных близлежащих фирм. И везде он мог незаметно сесть в автомобиль и исчезнуть.

– Нам надо проинформировать общественность и попросить о помощи, – сказала Пия, и Остерманн одобрительно кивнул. – Больше важных для следствия фактов, чем у нас есть сейчас, мы, похоже, не раздобудем.

Боденштайн внутренне противился этому, потому что опасался традиционных звонков от всякого рода честолюбцев, а также ложных следов, которые пришлось бы тщательно отфильтровывать и проверять. В создавшейся ситуации он не мог себе позволить подобную трату времени при их дефиците сотрудников, но у него, кажется, не было альтернативы. Пия была права – дополнительных фактов в настоящий момент ожидать не следовало. Тем не менее был небольшой шанс, что кто-то, возможно, все-таки видел что-то, что поначалу показалось ему несущественным.