Стивен Кинг - Пост сдал

– Ух ты! Раритет!

– Она моя! – визжит Барбара. – Отдай!

На другой стороне улицы какая-то женщина смеется и кричит хриплым от виски голосом:

– Задай ему перца, сестричка! Скрути его в бараний рог!

Барбара пытается схватить «Заппит». Высокий парень поднимает гаджет над головой, улыбается.

– Я сказала, отдай! Придурок!

Все больше людей наблюдают за ними, и Высокий парень работает на публику. Уход влево, потом вправо, наверное, на баскетбольной площадке это привычные для него движения, а с лица не сходит снисходительная улыбка. Зеленые глаза сверкают и танцуют. Все девчонки в Тодхантере наверняка влюблены в эти глаза, и Барбара больше не думает о самоубийстве, или о том, что она черноватая, или о своей полной бесполезности для общества. Сейчас она злится, и от осознания, какой он красавчик, злости только прибавляется. В Чэпл-Ридж она играет в школьной футбольной команде, и теперь, словно пенальти, бьет Высокому парню в голень.

Он кричит от боли (но и эта боль словно веселит его, отчего Барбара злится еще сильнее, поскольку била от души) и наклоняется, чтобы потереть ушибленное место. Благодаря этому «Заппит» оказывается в пределах досягаемости, Барбара хватает драгоценный прямоугольник желтого пластика, разворачивается в кружении юбки и бежит на мостовую.

– Осторожно, милая! – кричит женщина с пропитым голосом.

Барбара слышит визг тормозов, чувствует запах жженой резины. Она смотрит влево и видит автофургон, накатывающий на нее. Капот смещается в сторону, потому что водитель изо всех сил жмет на педаль тормоза и выкручивает руль. За грязным ветровым стеклом – выпученные глаза и широко раскрытый рот. Она вскидывает руки, роняя «Заппит». В этот момент меньше всего на свете Барбара Робинсон хочет умереть, но она на мостовой, и слишком поздно что-то менять.

«Моя машина подана», – думает она.

Брейди выключает «Заппит» и, широко улыбаясь, вскидывает глаза на Бэбино.

– Достал ее. – Слова звучат четко, никакого намека на кашу во рту. – Поглядим, как это понравится Ходжесу и этой гарвардской обезьяне.

Бэбино представляет, о ком речь, и вроде бы ему надо переживать, но он не переживает. Сейчас его заботит только собственная шкура. Как он вообще позволил Брейди втянуть себя в это дело? Когда потерял возможность выбора?

– Я здесь из-за Ходжеса. Уверен, он едет сюда, чтобы повидаться с тобой.

– Ходжес бывал здесь не один раз, – отвечает Брейди, хотя в последнее время старый детпен не появлялся. – Кататонию ему не раскусить.

– Он уже начал соображать, что к чему. Ты сам говорил, что он далеко не глуп. Он знал Зет-боя, когда тот был Бруксом? Наверняка сталкивался с ним, когда приходил к тебе.

– Понятия не имею. – Брейди вымотан, но очень доволен собой. И сейчас хочет посмаковать смерть этой Робинсон, а потом вздремнуть. Многое предстоит сделать, впереди большие дела, но сначала надо отдохнуть.

– Нельзя, чтобы он застал тебя в таком виде, – говорит Бэбино. – Ты раскраснелся, весь в поту. Напоминаешь человека, который только что пробежал городской марафон.

– Тогда не пускай его ко мне. Это ты можешь. Ты – врач, а он лишь облезлый старый хрен на пенсии. Сейчас у него нет даже права выписать штраф за неправильную парковку. – Брейди думает о том, как воспримет новость ниггер-газонокосильщик. Джером . Заплачет? Упадет на колени? Будет рвать рубаху и бить себя в грудь?

Обвинит Ходжеса? Маловероятно, но это лучший вариант. Потрясающий вариант.

– Хорошо, – кивает Бэбино. – Ты прав, это я могу. – Он говорит это себе, не только человеку, которому отводил роль подопытной морской свинки. Но все получилось с точностью до наоборот, так? – Сейчас, во всяком случае. Но у него остались друзья в полиции, знаешь ли. Вероятно, много друзей.

– Я не боюсь их, и я не боюсь его. Просто не хочу его видеть. Во всяком случае, сейчас. – Брейди улыбается. – Сначала пусть узнает насчет девчонки. Тогда я захочу его увидеть. А теперь выметайся отсюда.

Бэбино, наконец-то понимая, кто из них главный, выходит из палаты. Как всегда, испытывает облегчение, что остался собой. Потому что всякий раз, когда он становится Бэбино, пробыв какое-то время доктором Зет, выясняется, что Бэбино в нем все меньше.

Таня Робинсон звонит дочери четвертый раз за последние двадцать минут, и в четвертый раз слышит веселый голос Барбары – включается голосовая почта.

– Не обращай внимания на мои прошлые сообщения, – говорит Таня после звукового сигнала. – Я попрежнему злюсь, но теперь еще и ужасно волнуюсь. Позвони мне. Мне надо знать, что с тобой все в порядке.

Она бросает мобильник на стол и кружит по маленькому кабинету. Задается вопросом, не позвонить ли мужу, и решает, что не надо. Пока не надо. Он взорвется от мысли, что Барбара прогуливает школу, и именно это будет первым его предположением. Таня тоже об этом подумала, когда ей позвонила миссис Росси – в Чэпл-Ридж она контролирует посещаемость – и спросила, осталась ли Барбара дома по болезни. Барбара никогда не прогуливала, но все рано или поздно такое случается в первый раз, особенно у подростков. Только Барбара не решилась бы на такое в одиночку, а в дальнейшем разговоре с миссис Росси выяснилось, что все ближайшие подруги дочери сейчас в школе.

Именно тогда появились куда более тревожные мысли, и одну Таня никак не может отогнать: щит над Центральной магистралью, который полиция использует, если начинает поиск пропавших или похищенных детей. Мысленно она все время видит на этом щите вспыхивающую и гаснущую надпись «БАРБАРА РОБИНСОН», как рекламу фильма ужасов.

Мобильник издает первые ноты оды «К радости», и Таня бежит к нему, думая: «Слава Богу, слава Богу, до конца зимы я лишу ее всех…»

Только на экране появляется не улыбающееся лицо дочери, а надпись «УПРАВЛЕНИЕ ПОЛИЦИИ. ЦЕНТРАЛЬНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ». Ужас скручивает желудок. Поначалу она не может даже принять вызов, потому что большой палец словно окаменел. Наконец ей удается нажать зеленую клавишу и заглушить музыку. Все в кабинете, включая семейную фотографию на столе, становится нестерпимо ярким. Мобильник, кажется, сам плывет к уху.

– Алло? – Таня слушает. – Да, это она. – Продолжает слушать, свободная рука поднимается ко рту, чтобы заглушить готовый вырваться крик. Она слышит собственный вопрос: – Вы уверены, что это моя дочь? Барбара Роселлин Робинсон?

Полицейский, который позвонил, чтобы уведомить о случившемся, отвечает, что да. Он уверен. Они нашли на мостовой удостоверение личности. Не говорит другого: им пришлось стереть кровь, чтобы прочитать имя и фамилию.

Ходжес чувствует: что-то не так, – едва выходит из надземного перехода, который соединяет больницу Кайнера с Клиникой травматических повреждений головного мозга Озерного региона, где коридоры выкрашены в успокаивающий розовый цвет и круглые сутки звучит тихая музыка. Привычный распорядок явно нарушен, никто не занят обычными делами. Брошенные тележки с ленчем уставлены тарелками с чем-то макаронным: возможно, так в столовой представляют себе китайскую еду. Медсестры, сбившись в кучки, о чем-то перешептываются. Одна плачет. Два интерна стоят у фонтанчика с водой. Какой-то санитар разговаривает по мобильнику. Это серьезное нарушение, которое может стоить работы, но Ходжес думает, что в данном случае санитар в полной безопасности: внимания на него никто не обращает.