Оливер Пётч - Дочь палача и театр смерти

– Дьявол! – Куизль стукнул по столу. – Похоже, в деревне каждый дурень осведомлен об этом деле лучше, чем мы с тобой. Мне даже кажется, что и Лехнеру известно больше, чем он хочет говорить мне. Но я больше не позволю водить себя за нос! – Он вновь ткнул в Симона мундштуком трубки: – Скажи Петеру, чтобы тот со своими приятелями выследил Вюрмзеера. Я хочу знать о каждом его шаге! А ты в это время займешься Файстенмантелем… Черт бы побрал этих двоих, они знают о чем-то, и это может вывести нас на убийцу. Я чую это, или не зваться мне палачом из Шонгау! – Он тронул свой выдающийся нос. – А я между тем примусь за Ксавера. Ему тоже кое-что известно. Если он еще в долине, то я его разыщу.

– И как вы хотите сделать это, если Лехнер отослал вас домой? – спросил Симон.

Куизль хитро улыбнулся:

– Но я давно убрался отсюда. Попрощался с тобой и отправился в Шонгау. Еще в полдень. – Он поднялся и прошел в коридор, где на крюке висели длинный плащ, заплечная корзина и широкополая шляпа. – А это просто старый лоточник бродит по долине и предлагает свои товары. Не исключено, что сегодня вечером он и к тебе постучится… – Якоб решительно кивнул. – Никто из Куизлей не позволит так просто собой командовать. Кое-кому давно пора это уяснить.

Всего в нескольких сотнях шагов Конрад Файстенмантель шагал к заповедному лесу у подножия Кофеля. В правой руке он сминал записку, которую получил только что в мастерской возле дома. Один из молодых подмастерьев протянул ее и ничего не сказал, но Конрад и так знал, от кого записка. Он ждал ее, причем ждал давно. Следовало многое обсудить, и трактир был для этого не самым подходящим местом. Но почему встреча должна состояться именно у Кофеля, да еще в этом про́клятом месте, Файстенмантель не имел ни малейшего понятия. Было множество других укромных мест, не таких зловещих.

Конрад прошел по мосту через Аммер и двинулся по узкой тропе через пастбища к темнеющему лесу. День клонился к вечеру, тени становились длиннее, словно Кофель тянул к долине свои черные пальцы. Под кронами сосен уже и вовсе сгущались сумерки.

Файстенмантель шагал, раздвигая в стороны сухие ветви. Внутри у него все клокотало от ярости. Аббат просто взял и запретил мистерию! А знал ли этот высокомерный нахал, сколько денег, времени и сил он, Конрад Файстенмантель, вложил в это дело? Устроенное раньше срока, представление принесло бы им немалые деньги, в которых именно сейчас они так нуждались. Денег в общине почти не осталось, торговый тракт, столь оживленный когда-то, теперь находился в упадке. Им просто необходимы новые средства обогащения, и немедленно! Иначе Обераммергау разорится окончательно.

Но им двигала не только жажда обогащения. В действительности этим представлением Файстенмантель стремился выслужиться перед Господом. Потому как знал, что согрешил в своей жизни немало: разорял соперников и использовал некачественную древесину, по низким ценам выкупал у мастеров работы и втридорога сбывал в Аугсбурге или в Венеции. Поэтому он и не обращал внимания на те делишки, которые они проворачивали у него за спиной. В том числе и потому, что знал, как они его ненавидят. И даже боятся. Он правил в Обераммергау кнутом и пряником. Но теперь они однозначно перешли все границы. Его подозрения теперь переросли в уверенность. Дальше так продолжаться не могло! А что касается мистерии, то и здесь ничего еще не решено. Так просто Файстенмантель не сдастся.

Где-то в гуще деревьев прокричала кукушка, возвещая приход долгожданного лета. Ей ответила вторая, и Конрад подивился, что две кукушки одновременно подали голос. Казалось, они переговаривались между собой.

«Как люди», – подумал он.

В мыслях его на мгновение возник образ младшего сына, Доминика, принявшего столь ужасную смерть. Он, наверное, тоже был кукушонком. Файстенмантель всегда полагал, что чувствительный юноша в отличие от старших братьев, крепких и прямолинейных, был не от него. Когда жена в прошлом году, уже на смертном одре, призналась в интрижках со странствующим студентом, Конрад нисколько не удивился. Поэтому в своей скорби по так называемому сыну он был весьма сдержан. Но теперь умерли и верные члены общины. Пора положить этому конец, сказать свое решающее слово. Чтобы и этот надоедливый секретарь со своим ищейкой-палачом прекратили наконец мешаться под ногами… Что бы ни сотворили некоторые обитатели Обераммергау, им не нужны посторонние, чтобы во всем разобраться!

Снова прокричала кукушка, теперь гораздо ближе. Файстенмантель сдвинул в сторону колючую ветку и оказался у подножия Кофеля: в этом месте тот гладкой скалистой стеной нависал над соснами. Следуя указаниям из записки, Конрад повернул налево и вскоре подошел к назначенному месту – ложбине, известной своей странной формой в виде спирали и насечками на скальной поверхности.

Как и на Меченой скале, поверхность здесь была испещрена древними символами: пентаграммами и изображениями языческих божеств. Поросший мхом, был отчетливо виден и дьявольский лик, а также какие-то числа и буквы. Местные жители называли эту скалу Демоновой. Ее сторонились, как Меченой скалы и Жертвенного холма, расположенных неподалеку.

Файстенмантель провел толстыми пальцами по рисункам. Впечатление складывалось такое, будто рисунков с прошлого раза стало больше. Возможно, кое-что успели нацарапать дети. А может, чем-то подобным занимались и взрослые?

Послышался отдаленный звон церковного колокола – три удара, условленный знак. Файстенмантель прислонился к холодной скале и стал ждать. Откуда-то сверху ему на голову капала вода. Он стряхнул капли со лба и услышал, как с тихим шорохом осы́пались камни – видимо, где-то поблизости сошла небольшая лавина.

Снова прокричала кукушка, в этот раз прямо над ним. Сейчас он был уверен, что кричит не птица, а человек.

Файстенмантель задрал голову, и в этот миг что-то резко потянуло его за ноги. Он вскрикнул от неожиданности и повалился в грязь. Только сейчас он заметил, что перед ложбиной лежала петля, и теперь она молниеносно затянулась у него на ногах. Конрад стал вырываться, как заяц в силках.

– Эй, что это значит? – кричал он. – Я вам покажу…

В лоб ему ударил камень величиной с кулак. Файстенмантель застонал и уронил голову набок.

Ловкие руки связали ему руки и ноги так плотно, что скупщик походил теперь на перемотанный тюк сукна. Затем кто-то вставил ему кляп в рот – на случай, если он очнется раньше времени.

Крепкие, натруженные руки подхватили его и понесли через лес к месту, где все было готово для жертвоприношения. Будь Файстенмантель в сознании, он увидел бы внушительный крест из дубовых балок, возведенный специально для него.