Дэвид Моррелл - Инспектор мертвых

Ветер стал еще холоднее; снег посыпал гуще. Пройдя еще немного, он оставил прежнюю одежду в переулке. Ее растащат в мгновение ока. Дорогой костюм принесет немало благословенных соверенов какому-нибудь голодному бродяге, который найдет его и отнесет в лавку старьевщика.

Купол собора Святого Павла притягивал взгляд. Позади располагались мрачные стены и обитые железом ворота Ньюгейтской тюрьмы. Хмурые родственники ожидали, когда их пустят повидаться с заключенными. Даже спустя пятнадцать лет он не забыл, как стоял у этих ворот вместе с отцом, не забыл свое подавленное состояние, когда они наконец вошли в погруженное в полутьму здание тюрьмы.

Он помнил последнюю встречу с матерью, ее жалкий отчаявшийся вид после всего лишь нескольких дней в тюрьме. Помнил расставание со своими дорогими сестрами, Эммой и Рут, как они оглядывались на него, полные надежды и в то же время испуганные, как махали ему, думая, что прощаются ненадолго, когда сержант и охранник вели их в камеру навстречу гибели.

Он вышел в соседний переулок, куда с трудом доковылял пятнадцать лет назад, после того как попытался попросить о помощи королеву, и где обнаружил мертвого отца, которого уже укладывали в фургон для перевозки трупов. Он так и не узнал, где похоронены отец, мать и сестры, и произвольно выбрал местом погребения кладбище для нищих при церкви Святой Анны в Сохо, куда и направлялся теперь.

Как и в те годы, могильщики хоронили нищих одного над другим, разделяя слои досками и стараясь уместить как можно больше трупов. Не было никаких табличек, по которым можно определить, кто здесь лежит.

Его мать всегда хотела устроить во дворе сад, и поэтому он решил, что небольшой куст возле стены как раз и есть то место, где она покоится. Мальчишкой он приходил сюда каждый день и подолгу стоял над воображаемой могилой, рассказывая родным о своей любви к ним, обещая стать сильным и наказать тех, по чьей вине они оказались здесь.

Со жгучим удовлетворением он вспоминал, что случилось дальше: когда нога наконец зажила, он пришел к Судебным иннам и дождался того солиситора, что отказал ему в помощи. Вечером надменный законник вышел на улицу, а он, пробегая мимо, толкнул солиситора под колеса проезжающей кареты. Услышав за спиной удар и отчаянный крик, он бросился в переулок, перебрался через забор, проскользнул сквозь отверстие в стене и побежал дальше, вполне довольный собой.

То же самое он совершил и с бессердечным барристером. Звук удара и истошный крик грели сердце, когда он мчался прочь по другому переулку. Но затем он понял, что ему недостаточно просто слышать, как они умирают. Он хотел видеть их страх. Хотел насладиться их болью. Быстрое возмездие не искупало тех мук, что претерпели его мать и отец, милая голубоглазая Эмми и прелестная Рут с ее трогательной щербинкой между зубами.

И вот теперь он стоял, склонив голову, под сыплющимся с неба снегом.

«Сегодня вечером все вы наконец обретете покой», – думал он.

Внезапно на него нахлынула скорбь по еще двум дорогим людям.

– Моя жена. Мой нерожденный ребенок.

«Забудь о них. Их смерть ничего для тебя не значит», – настаивала вторая половина его натуры.

– Кэтрин.

«Она была всего лишь средством отомстить ее родителям», – продолжал гнуть свое голос в голове.

– Нет.

«Ты просто ее использовал».

– Неправда, я любил ее.

«Ты убедил себя в этом, чтобы заставить ее поверить тебе. Ах, какое потрясение читалось на лицах ее родителей, когда они узнали, что она вышла замуж за человека, которого они не считали равным себе! Какое удовольствие ты получил, когда они осознали, что дочь полностью находится в твоей власти и ждет от тебя ребенка!»

– Мой нерожденный…

Появившийся в арке кладбищенских ворот викарий удивленно посмотрел на него:

– Вы здесь один?

Вместо ответа, он утер слезы со щек.

– Я был уверен, что слышу два голоса, – продолжил священник.

– Начинается метель. Мне пора идти.

– У одного из говоривших был ирландский акцент. Вы уверены, что здесь больше никого нет? – не отставал викарий.

– Никого.

– Молодой человек, вы очень взволнованы. Желаю вам обрести покой.

«Сегодня вечером я его обрету», – подумал он и двинулся дальше на запад.

«Нет, не туда! – кричал голос в его голове. – Дворец не на западе, а на юге. Куда ты собрался?»

Он стоял под снегопадом на Хаф-Мун-стрит в Мейфэре, напротив особняка Грантвудов, наблюдая, как констебли снуют туда-сюда.

Покосившись на его скромную одежду, один из полицейских пробурчал:

– Идите себе мимо.

– Я работал по плотницкому делу в доме лорда и леди Грантвуд. Какая ужасная история.

– Да, ужасная, – согласился констебль. – Но здесь больше не на что смотреть. Идите, куда шли.

– Их дочь была любезна со мной, и я не забуду ее доброту. Пожалуйста, позвольте мне передать соболезнования родным.

– У них не осталось никого из родных, – отрезал констебль.

– Вы не знаете, когда состоятся похороны?

– Как только тела доставят из Вестминстерской больницы.

– Из больницы? – От волнения он задышал чаще. – Значит, кто-то из них остался жив?

– Начальство из детективного отдела приказало осмотреть труп дочери в морге. Возможно, удастся установить, каким оружием пользовались убийцы.

– Убийцы? Выходит, их было несколько?

– В последний раз повторяю: идите своей дорогой.

«Нет, дворец к югу отсюда! Зачем ты направился на юго-восток?»

Под усиливающимся снегопадом он обогнул по широкой дуге просторы Грин-парка и Сент-Джеймсского парка. От них было рукой подать до Букингемского дворца, и полицейские патрули, несомненно, встретились бы ему по дороге. Даже в рабочей одежде он мог привлечь внимание какого-нибудь бдительного констебля.

Вестминстерская больница располагалась позади аббатства на улице Брод-Санкчури – дорога к убежищу. Это название она получила несколько веков назад, когда многие отчаявшиеся люди искали в церкви защиты от сборщиков долгов и политических противников. Но когда он сам обратился в Вестминстерскую больницу с просьбой помочь отцу, врачи отказали ему.

Войдя в мрачное здание, он отряхнул снег с пальто, прислушиваясь к доносящимся сквозь стены стонам и вдыхая запах болезни.

– Чем могу помочь? – поинтересовался клерк за стойкой.

– Здесь лежит мой брат. Я пришел его навестить.

– Как его зовут?

– Мэтью О’Рейли.

– Не припомню, чтобы у нас здесь лежали ирландцы, – с сомнением произнес клерк.

– Он попал под лошадь и потерял сознание. Вряд ли он мог назвать себя.

– Сейчас посмотрю в записях. – Служитель отправился в заднюю комнату, преисполненный решимости убедиться в том, что не забыл бы пациента-ирландца.