Ингрид Нолль - Головы моих возлюбленных

У Коры свой бзик: как и многие люди, которые любят отдыхать на юге, она разглядывает старые крыши, крытые римской черепицей, и это пристрастие я с ней разделяю. Ласточки плывут по синему воздуху, доносится аромат пиний, пиликают сверчки, собственно говоря, это и есть одна из причин, которая побуждает нас жить здесь. Впрочем, Кора собирает не только впечатления, она собирает еще и разные предметы – ну, пестрые перья, калейдоскопы и духи – это еще куда ни шло, но ее склонность ко всяким дохлым зверушкам я отнюдь не одобряю. К примеру, она хотела бы заиметь палец Галилея, который мы видели в законсервированном виде в каком-то музее, но тут я ей не союзник.

Правда, были времена, когда я безропотно подчинялась, едва Коре стоило чего-либо пожелать. И не только когда речь шла о деньгах, но и во многих других вопросах я полностью от нее зависела. Тогда я не моргнув глазом готова была бы завернуть палец Галилея в пергаментную бумагу. Но с тех пор, как сама стала зарабатывать, я вполне сознательно задаюсь вопросом, а стоит ли из любви к Коре подвергать себя опасности.

Почти сразу после смерти Хеннинга я стала без лишнего шума заниматься хоть чем-то приносящим ощутимую пользу. Например, давала уроки языка молодому беженцу из Албании. Познакомились мы с ним, когда делали покупки на рынке, а он помогал своему дяде взвешивать овощи. Два раза в неделю мы сидели в саду, и я задавала ему по старому учебнику «Немецкий для кельнеров» несложные вопросы. «Не желаете ли пирожки с начинкой из овощей?» – спрашивал он, а я в ответ объясняла ему, что сегодня любой турист знает слово «равиоли». «Не прикажете подать счет?» – таков был его последний вопрос, перед тем как он, вполне довольный собой, умолкал. Денег я, правда, этим не зарабатывала, зато мой ученик всякий раз приносил с собой полную корзину фруктов. Я выражала по этому поводу бурную радость, хотя прекрасно могла украсть точно такие же фрукты собственными руками.

При последнем посещении больницы лечащий врач выразил желание поговорить с нами. Я и без него знала, что дела у моего отца плохи. Он все время худел и был подвержен всевозможным инфекциям. Врач полагал, что мы имеем дело с очередным кровотечением из пищевода. Они готовы были разрешить отцу от случая к случаю проводить по несколько часов дома, если, конечно, мы приедем за ним на машине и на машине же доставим обратно. Он уже согласовал это в прокуратуре, теперь и там знали, что пациент навряд ли доживет до начала процесса. Раны на голове несущественны, но отец умирал в результате многолетнего злоупотребления алкоголем.

Я вовсе не хотела забирать отца из больницы, мне хоть и было его жаль, но, с другой стороны, он за всю жизнь не ударил ради меня палец о палец, и я не считала, что должна делать для него больше, кроме как изредка наносить непродолжительные визиты. Фридрих в этом вопросе не разделял моего мнения, Кора воздержалась от высказываний, а Эмилию никто и не спрашивал.

Когда настала осень и мы снова смогли с удовольствием сидеть на солнце, в один прекрасный день перед нашими дверями возник Йонас. Бела не узнал своего отца и со слезами протянул руки к Эмилии. Йонас смутился.

Хотя уборка еще шла полным ходом, но близилась к завершению. И он не вытерпел, приехал сюда, чтобы забрать нас с собой. Впрочем, последние слова были произнесены каким-то неуверенным тоном. Сперва я промолчала и лишь улыбалась, взяв Белу на колени и надеясь, что Фридрих с Корой незаметно и быстро вынесут мои вещи из супружеской спальни. Но Кора оказалась хитрее. Она улыбнулась и сказала:

– Йонас, сегодня ночью вы с Майей можете спать в моей комнате, я уже перенесла туда все вещички.

Фридрих поспешил выйти из комнаты. Я полагала, что и он приберется. Вообще же до конца этого вечера он так и не показался.

Покуда я сидела носом к носу с Йонасом и он рассказывал про своих родителей, мне вдруг пришло в голову, что если не считать его, мой отец, Фридрих и сама я в свое время незваными гостями стояли перед этой самой дверью, но если вдуматься, настоящими беженцами были только я и мой отец, остальных можно было считать гостями.

– Мой отец теперь нуждается в постоянном уходе, – сказал Йонас, – мать должна его одевать и кормить, но поднять его она, конечно, не в состоянии, это делаю я.

У меня все еще звучали в ушах слова профессора о том, что эти супруги, несмотря на свою многодетность, терпеть друг друга не могут.

– А не лучше ли было бы сдать его в дом призрения? – спросила я.

Йонас ужаснулся. После ужина он собирался как можно скорее лечь. В отличие от меня он стосковался по любви. Я бы, конечно, предпочла лечь с Фридрихом, но не могла придумать сколько-нибудь уважительной причины, чтобы отказать мужу в его законном праве.

Йонас был преисполнен нежности, так что мне даже стало стыдно. Но когда он завел речь о том, что мы все же одна семья, а потому он хочет забрать домой Белу и меня, разразился скандал.

– Я же, между прочим, не требую, чтобы ты остался здесь, – парировала я.

– Не думаю, что ты говоришь это всерьез, – ответил Йонас, – я что ж, могу, по-твоему, дармоедничать? Могу жить на Корины деньги, а в награду время от времени сбегать куда-нибудь с поручением или подрезать лавровые кусты в углу сада?

– Я, значит, по-твоему, дармоедка?

– Да я вовсе не о тебе. Но на основании собственного опыта могу заверить, что после физической работы человек прекрасно себя чувствует, во всяком случае, он более доволен жизнью, чем если только и знает, что валяться на солнышке.

– Ну, существуют и другие виды работы кроме физической. – И я рассказала ему о своих трудах в качестве учительницы немецкого языка и о том, как я изучаю итальянский.

Йонас ответил, что это ни то ни се. Тогда я предложила развестись. Тут, разумеется, пошли возражения с позиций католика, против которых я оказалась бессильна.

На другое утро я проснулась очень поздно. Йонаса уже рядом не было. Я почистила зубы и в ночной сорочке помчалась вниз по лестнице. Судя по всему, Кора еще спала, а Фридриха нигде не было видно. Зато Эмилия выбежала мне навстречу, ломая руки. Йонас только что сел в свою машину вместе с Белой и уехал. Несколько секунд я думала о похищении, и Эмилию одолевали те же самые мысли.

– Прежде чем он успеет вывезти нашего ребенка в Германию, я его убью.

И вид у нее при этих словах был до того осатанелый, что я и сама испугалась.

В эту минуту подъехал Йонас и вылез из машины с большим белым хлебом.

– Хотел приготовить завтрак для вас, лентяев, – приветливо сказал он, – во всем доме не было ни крошки хлеба.

Потом у Йонаса возникло очередное предложение:

– Майя, давай-ка съездим навестим твоего отца.