Луиза Пенни - Эта прекрасная тайна

– А вам приходилось кого-нибудь спасать? – спросил Бовуар.

Брат Антуан посмотрел на него удивленно и, помолчав, отрицательно покачал головой.

– А мне приходилось, – сказал Бовуар и встал. – Продолжайте петь, mon frère. Продолжайте молиться. Продолжайте стоять на коленях. А другие пусть встают и спасают.

Бовуар вышел из кельи и уже проделал полпути до кабинета приора, когда услышал голос брата Антуана:

– Нет, я спас одного человека.

Бовуар остановился, повернулся. Монах стоял в тусклом коридоре рядом со своей кельей.

– Себя самого.

Жан Ги фыркнул, покачал головой и отвернулся от брата Антуана.

Он не поверил ни одному его слову. Определенно не поверил, когда монах говорил о своей любви к монастырю. Как можно любить груду камней и старых костей, громыхающих внутри? Как можно прятаться от мира? Прятаться от здравого смысла?

Как можно любить такое пение, смертельно скучную музыку или Бога, который предъявляет им такие требования? И он был уверен, что брат Антуан солгал, когда сказал, что никого не убивал.

Войдя в кабинет приора, Жан Ги Бовуар прислонился к стене, потом согнулся, уперев руки в колени. Глубоко вдохнул. Выдохнул полной грудью.

Старший инспектор Гамаш вернулся в кабинет приора с новым стулом.

– Salut, – сказал он Бовуару, потом выставил сломанный стул в коридор, надеясь, что монаху-плотнику удастся его починить.

Сам Гамаш собирался ремонтировать кое-что другое.

Он показал на стул, и Бовуар сел.

– Что тебе сказал суперинтендант Франкёр?

Бовуар ошеломленно посмотрел на шефа:

– Я ж вам говорил – всякую ерунду о вашей некомпетентности. Будто я и без него не в курсе.

Но его попытка пошутить растаяла в воздухе. Даже намека на улыбку не появилось на лице Гамаша. Он не отвел глаз от своего заместителя.

– Но это не все, – заговорил старший инспектор, какое-то время посверлив Бовуара взглядом. – Франкёр сказал еще кое-что. Или попытался исподволь внушить тебе. Ты должен довериться мне, Жан Ги.

– Больше ничего.

Гамаш посмотрел на усталого, измотанного Бовуара и понял, что его необходимо отправить назад в Монреаль. Он найдет какой-нибудь предлог. Пусть Жан Ги отвезет криминалистам орудие убийства и пергамент, найденный на теле. Теперь, когда копии сняты, оригинал может отправиться в лабораторию.

Да, имелось немало основательных причин отправить Жана Ги назад в Монреаль. Включая и истинные.

– Я думаю, что люди, которым небезразличны их ближние, хотят их защитить, – сказал Гамаш, осторожно выбирая слова. – Но иногда, становясь перед вратарем в хоккее или футболе, ты их не защищаешь, а только мешаешь им увидеть опасность. Наносишь вред. Из-за непонимания.

Гамаш чуть подался вперед, а Бовуар на такую же долю дюйма откинулся назад.

– Я знаю, ты пытаешься защитить меня, Жан Ги. И я благодарен тебе. Но ты должен сказать мне правду.

– А вы, сэр? Вы говорите мне правду?

– О чем?

– О видео в Сети. О том, как произошла утечка. Официальный отчет – всего лишь прикрытие. Утечка произошла изнутри. Но вы вроде бы поверили официальному отчету. Поверили в какого-то долбаного хакера.

– Так вот оно в чем дело? Значит, суперинтендант Франкёр что-то говорил тебе про видео в Сети?

– Нет, вопрос мой.

– И я уже отвечал тебе на него. – Он внимательно посмотрел на Бовуара. – Откуда он вдруг взялся, этот вопрос? Что ты хочешь узнать?

– Что вы не верите в отчет комиссии. Что вы ведете свое частное расследование. Что вы найдете виновных. Убитые были нашими людьми. Вашими людьми. Этого нельзя так оставить.

У него сорвался голос. Бовуар больше не контролировал себя.

Конечно, Бовуар был прав. Утечка произошла по вине кого-то из своих. Гамаш с самого начала знал это. Но он предпочел, по крайней мере официально, принять выводы внутреннего расследования о том, что какому-то парнишке-хакеру просто повезло и он нашел видео той операции в файлах Квебекской полиции.

Отчет написали нелепый. Но Гамаш сказал своим подчиненным, включая и Бовуара, что они должны согласиться с официальными выводами. Все забыть. Продолжать работу.

И насколько ему было известно, все подчинились приказу. Все, кроме Бовуара.

Гамаш колебался, стоит ли сообщать Бовуару, что в течение последних восьми месяцев он и еще несколько старших офицеров с помощью нескольких людей извне тщательно, тайно, по-тихому расследовали дело об утечке видео.

«Бедствие некое близится ныне».

Но в случае с Квебекской полицией оно уже пришло, уже растлевало эту организацию изнутри в течение нескольких лет. Сверху донизу.

Сильвена Франкёра отправили в монастырь для сбора информации. Но не об убийстве приора. Они хотели знать, что известно Гамашу. Или о чем он догадывается.

И Франкёр попытался закинуть удочку через Бовуара. Он провоцировал его, прощупывал, старался вывести из себя.

Гамаш снова почувствовал, как пламя бешенства лизнуло его.

Ему хотелось рассказать обо всем Бовуару, но он порадовался, что не сделал этого прежде. Франкёр на время отвяжется от Жана Ги, удовлетворившись тем, что если Гамаш и затевает что-то, то без участия Бовуара. Франкёр удовлетворится тем, что выжал из Бовуара все. Но у Гамаша возник собственный вопрос: а кто послал старшего суперинтенданта?

Кто был боссом главного босса?

– Итак? – спросил Бовуар.

– Я тебе уже отвечал, Жан Ги, – сказал Гамаш. – Но если ты хочешь, я буду рад поговорить еще раз.

Он посмотрел прямо в глаза Бовуару поверх своих полукруглых очков.

Жан Ги часто видел такой взгляд шефа. В домиках трапперов. В маленьких грязных номерах мотелей. В ресторанах и бистро. Когда перед ними стояли тарелки с бургерами и картошкой фри. И включенные ноутбуки.

Они разговаривали о расследуемом деле. Обсуждали подозреваемых, вещдоки. Предлагали мысли, соображения, догадки.

Более десяти лет смотрел Бовуар в эти глаза над очками. И хотя он не всегда соглашался с шефом, но неизменно его уважал. Даже любил. Любил так, как могут любить только братья по оружию.

Арман Гамаш для него старший инспектор. Его босс. Его начальник. Наставник. И не только.

Бог даст, Гамаш будет вот так же смотреть на своих внуков. Детей Жана Ги. Детей Анни.

Бовуар видел боль в знакомых глазах. И понимал, что именно он стал ее причиной.

– Забудьте все, что я тут наговорил, – сказал Бовуар. – Это пустой вопрос. Не имеет значения, через кого утекло видео. Ведь верно?

Бовуар не хотел, но последние его слова сами собой прозвучали с умоляющей интонацией.

Гамаш тяжело откинулся на спинку стула и несколько секунд смотрел на своего помощника.

– Если хочешь поговорить, я готов.

Но Бовуар видел, чего стоили Гамашу эти слова. Бовуар знал, что он не единственный пострадал на фабрике в тот день, зафиксированный на видео, вывешенном в Сети. Бовуар знал, что он не единственный нес на себе бремя выживания.