Эй. Джи. Рич - Рука, кормящая тебя

В общем-то я почти угадала. Он сказал, что родился в Лафайетте и что по отцу он каджун. А где он играет, в кино или в театре? Это был скользкий вопрос, потенциально неловкий. Он сказал, что сыграл в эпизоде в одном фильме Гаса Ван Сента – роль совсем небольшая, но со словами – и что сейчас ему предложили роль в телесериале на HBO.

Мне самой никогда не хотелось стать актрисой, но, как и многих простых обывателей, далеких от театра и кино, меня интересовали люди, избравшие своей профессией актерство. Как актерам удается вживаться в роль? Как они ищут себя ? Как вообще все происходит?

– Ты собираешься и дальше, – он изобразил в воздухе кавычки, – «узнавать друг друга поближе» или все-таки хочешь развлечься и получить удовольствие?

Ему удалось произнести это так, что было неясно, где заканчивается насмешка и начинается обольщение. Это был вызов. И обещание. На меня вдруг снизошло удивительное спокойствие. Я точно знала, что в День благодарения со мной не может случиться ничего плохого.

Мы пошли к нему домой. Он жил в Дамбо, в большом многоквартирном доме, вернее, в реконструированном здании склада. В подъезд мы входили не с улицы, а с заднего двора. Если бы не свет в окнах дома, я бы еще сто раз подумала, прежде чем заходить.

Квартира была достаточно просторной. У окна, выходившего на Бруклинский мост, висела боксерская груша. Кожаная, коньячного цвета, она была похожа на реквизит для какого-то фильма.

– Ты здесь тренируешься? – спросила я.

– Нет, – коротко отозвался он.

Я шагнула к окну, но он не дал мне насладиться видом. Он подошел ко мне сзади, снял с меня пальто и швырнул его на спинку кресла. Потом схватил меня за волосы и намотал их на кулак. Я вцепилась в его запястье. На мгновение мы оба застыли, как два изваяния. Он отпустил меня первым. Когда я повернулась к нему лицом, он подхватил меня на руки, как жених – невесту, и отнес в спальню.

Он уложил меня на кровать и включил свет.

– Хочу тебя видеть.

На окнах спальни не было ни штор, ни жалюзи. А сами окна выходили прямо на стеклянный фасад современного здания через дорогу. Я ощущала себя экспонатом, выставленным на всеобщее обозрение, и в то же время чувствовала себя в безопасности. Меня было видно. Он принялся медленно меня раздевать. Он сказал, что его самого удивляет, почему я так сильно его возбуждаю – я совсем не его типа.

«Интересно, а стал бы Маккензи говорить что-то подобное? – задалась я вопросом и сама же себе ответила: – Поверь мне, подруга, он о тебе даже не думает».

Мысль промелькнула и тут же умчалась прочь. Я вернулась в здесь и сейчас .

– А женщины твоего типа делают так? – спросила я, возбуждая себя руками. – А вот так?

Я засунула палец в себя. То, что еще полминуты назад смущало меня и отбивало всяческое желание: голые окна, ярко освещенная комната, открытая взорам соседей, – неожиданно придало мне смелости. Я подумала о Билли. Она меня беспокоила и пугала. У меня было странное чувство, что я соревнуюсь с ней на глазах этого мужчины, и в то же время мне хотелось быть ею.

Я играла роль.

Не сводя с меня глаз, он принялся раздеваться. Я сказала ему:

– Нет.

И он прекратил раздеваться и присел на корточки в ногах кровати, чтобы видеть меня поближе. Я чувствовала его нарастающее возбуждение, его напряжение от того, что приходится себя сдерживать. Что приходится ждать. Я продолжала себя ублажать. Я никуда не спешила. Я довела себя до оргазма и кончила у него на глазах, в ярко освещенной комнате, где на окнах не было штор.

Он так и остался сидеть у кровати, пока я одевалась. Никто из нас не произнес ни слова. Я заметила, что в нескольких окнах дома напротив зажегся свет.

Он не попросил меня остаться, чтобы доставить удовольствие и ему тоже. Видимо, так поразился, что беспрекословно меня отпустил.

До окончания семестра оставалась всего неделя. Я приехала в Райкерс на последнее занятие с пациентом, которого вела весь последний год. Вернее, которую. Это был транссексуал. Или, точнее сказать, была. Срок ее заключения уже подходил к концу, и через неделю ее должны были выпустить на свободу. Шалонда смогла убедить всех и каждого, что она – женщина. У нее были тонкие черты лица, мягкий мелодичный голос и роскошная грудь, на которую она начала копить деньги еще в старшей школе. Шалонда получила срок за аферу с подделками чеков, которыми, собственно, занимался ее любовник, а в тюрьму загремела она. Но она все равно надеялась, что они опять заживут вместе в их уютной квартирке в Озон-Парке.

– Я знаю, что Джей-Джей скотина, но он меня любит, – сказала Шалонда.

– И в чем проявляется его любовь? – Мне было действительно интересно.

– Он говорил нашим общим друзьям, что любит меня. А они передали мне.

– А тебе он этого не говорил?

– Он купил мне платье – отметить мое освобождение. Он хочет, чтобы я сделала окончательную операцию.

– А чего хочешь ты ?

– Я хочу, чтобы Джей-Джей был счастлив. Но ты, я знаю, считаешь, что это неубедительная причина.

Я поняла, что мы не продвинулись ни на шаг. Шалонда по-прежнему была не в состоянии обозначить собственные желания и нужды.

– Я давно поняла, – продолжала она, – что ты либо прав, либо счастлив. Я счастлива, когда Джей-Джей уверен в своей правоте.

Наши с Беннеттом отношения были окутаны страшной секретностью, но мое вчерашнее «выступление» перед незнакомым мужчиной в ярко освещенной спальне стало отличным противоядием; это приятно, когда ты диктуешь условия. Сразу же ощущаешь себя хозяйкой собственной жизни.

– Что ты сказала? – переспросила я.

– Где ты витаешь? – улыбнулась Шалонда. – Явно где-то не здесь.

Я почувствовала, что краснею за свою оплошность, непростительную для профессионала. Я извинилась, сославшись на бессонную ночь, и включила внимание.

– Я говорю, что я знаю, кто я такая. Независимо от внешних проявлений. Операция по смене пола ничего у меня не отнимет. Ну, за исключением вполне очевидного.

Я себя чувствовала обманщицей. Из наших бесед я получала не меньше Шалонды, если не больше. Ее четкое осознание своего «я», ее спокойная мудрость – чем больше мы с ней говорили, тем лучше я себя чувствовала.

Я сказала Шалонде, что для меня было истинным удовольствием с ней общаться, и выразила надежду, что она будет держать меня в курсе, как у нее все сложится на свободе. Дала ей свою визитку, на которой от руки написала номер домашнего телефона. Мы обнялись на прощание, и Шалонда сказала:

– Это прекрасно, когда ты сама себя удивляешь!

Она что, умела читать мысли? Вчера ночью я точно сама себя удивила.

Я решила пройти по мосту пешком, пусть даже он был похож на военную зону с заграждениями из колючей проволоки и контрольно-пропускными пунктами. На улице было ветрено и прохладно.