Тесс Герритсен - Химера

Теперь люки были открыты, и экипаж «Атлантиса» один за другим перешел на космическую станцию, где его встретили рукопожатиями, объятиями и радушными улыбками, ведь астронавты на станции больше месяца не видели новых лиц. Узел был слишком мал, чтобы вместить тринадцать человек, и экипажи быстро рассредоточились по соседним модулям.

Эмма была пятым астронавтом, перешедшим из корабля на станцию. Она высунулась из тамбура и вдохнула смесь ароматов: несколько кисловатый запах людей, которые слишком много времени провели в замкнутом пространстве. Первым Эмму приветствовал Лютер Эймс, ее старый друг еще по подготовке астронавтов.

– Доктор Уотсон, я полагаю! – пробасил Лютер, обнимая ее. – Добро пожаловать на борт. Чем больше дам на борту, тем веселей.

– Эй, ты же знаешь, что я не дама.

Он подмигнул:

– А мы никому не скажем.

Лютер был всегда исполнен энергии, его жизнелюбие озаряло все вокруг. Все любили Лютера, потому что Лютер любил всех. Эмма порадовалась, что он на борту.

Когда, обернувшись, она увидела остальных членов экипажа станции, то обрадовалась присутствию Лютера еще больше. Сначала Эмма пожала руку Майклу Григгсу, командиру МКС, его приветствие было вежливым, но почти военным. Англичанка Диана Эстес, астронавт ЕКА, [16]была не особенно радушной. Она улыбнулась, но взгляд ее голубых глаз оставался ледяным. Холодным и отстраненным.

Эмма повернулась к следующему члену экипажа, россиянину Николаю Руденко, который находился на МКС дольше остальных, почти пять месяцев. Освещение модуля, казалось, стерло краску с его лица, сделав его таким же тусклым, как тронутая сединой щетина его бороды. Когда они пожали друг другу руки, Николай едва взглянул ей в глаза. «Этому человеку надо домой, – подумала Эмма. – Он подавленный. И усталый».

Затем Кеничи Хираи, астронавт из Национального космического агентства Японии, выплыл вперед и поздоровался с ней. Он, по крайней мере, улыбался, и его рукопожатие было крепким. Запинаясь, он произнес приветствие и быстро удалился.

Вскоре модуль опустел, остальные члены экипажей рассредоточились по другим частям станции. Эмма осталась наедине с Биллом Ханингом.

Дебби Ханинг умерла три дня назад. «Атлантис» должен был отвезти Билла домой, но не в больницу, а на похороны. Эмма подплыла к Биллу.

– Соболезную, – тихо проговорила она. – Мне очень жаль.

Он кивнул и отвернулся.

– Странно, – сказал он. – Мы всегда думали: если что-то и случится, то только со мной. Я ведь главный герой в семье. Я ведь рискую. Нам никогда даже в голову не приходило, что это случится с ней…

Билл глубоко вздохнул. Эмма видела, что он изо всех сил старается сохранить самообладание, и знала: сейчас не время для сочувствия. Даже легкое прикосновение может нарушить его хрупкую сдержанность.

– Ну, Уотсон, – наконец произнес он, – полагаю, именно я должен показать тебе оснастку. Раз уж ты взваливаешь на себя мою ношу.

Она кивнула:

– Как только сможешь, Билл.

– Тогда давай сейчас. Мне многое нужно тебе рассказать, а времени мало.

Эмма была знакома с планом станции, но при первом взгляде на внутренности МКС у нее закружилась голова. В условиях орбитальной невесомости нет ни верха, ни низа, ни пола, ни потолка. Любая поверхность – полноценная рабочая область, а если слишком быстро поворачиваться, мгновенно теряешь ориентацию в пространстве. Поэтому, да еще из-за приступов тошноты, Эмме приходилось двигаться медленно, а поворачиваясь, сосредоточивать взгляд на какой-нибудь одной точке.

Она знала, что в МКС обитаемого пространства столько же, сколько в двух «Боингах-747», но оно было распределено между десятком модулей, каждый размером с автобус, соединенных друг с другом по принципу детского конструктора. Челнок пристыковался к узловому модулю Нод-2. К этому же узлу были присоединены лабораторный модуль ЕКА, а также японский и американский лабораторные модули, причем последний служил проходом в остальные отсеки станции.

Билл проводил Эмму из американской лаборатории в следующий узловой модуль, Нод-1. Здесь они на мгновение задержались, чтобы посмотреть на Землю сквозь большой круглый иллюминатор. Земля медленно вращалась под ними, молочные облака вихрями кружились над морями.

– Тут я проводил каждую свободную минуту, – сказал Билл. – Просто смотрел в иллюминатор. Для меня это что-то почти священное. Я называл это место «Храмом Матери-Земли».

Оторвав взгляд от иллюминатора, он повернулся, чтобы показать другие люки модуля.

– Прямо напротив – тамбур для выхода в открытый космос, – сказал он. – А люк под нами ведет в жилой модуль. Твое спальное место находится там. КАС [17]пристыкован с другого конца жилого модуля – на случай быстрого покидания станции.

– В этом модуле спят три члена экипажа?

Он кивнул:

– Остальные спят в российском служебном модуле. Он находится за этим люком. Туда мы сейчас и направимся.

Они покинули Нод-1 и, словно рыбы, плывущие по лабиринтам туннелей, переместились в российскую половину станции.

Это была самая старая часть МКС – модуль, который дольше всех находился на орбите, и это было заметно по виду. Двигаясь через «Зарю», центр энергоснабжения и двигательную установку станции, Эмма заметила грязные пятна, царапины и вмятины на стенах. То, что сидело в ее памяти как набор чертежей и схем, теперь обрастало фактурой, становилось осязаемым. Станция была не просто хитросплетением лабиринтов, она служила людям домом, и следы износа от постоянного присутствия жильцов были очень заметны.

Они переплыли в российский служебный модуль, и перед растерянной Эммой возникли перевернутые вниз головой Григгс и Вэнс. «Или это я перевернута вниз головой?» – подумала Эмма, поражаясь неразберихе, возникающей в невесомости. Как и в американской лаборатории, в российском служебном модуле были пищеблок, туалет и спальные места для трех членов экипажа. В дальнем углу Эмма заметила еще один люк.

– Он ведет к старому «Союзу»? – поинтересовалась она.

Билл кивнул:

– Теперь мы используем его для хранения всякого хлама. Больше ничего там не сделаешь.

«Союз», когда-то служивший кораблем аварийного спасения, устарел, и его батареи давно разрядились.

Лютер Эймс заглянул в российский служебный модуль:

– Эй, вы, представление начинается! Групповое обнимание в центре конференц-связи. В НАСА хотят, чтобы налогоплательщики увидели праздник нашей международной любви.

Билл устало вздохнул:

– Мы как звери в зоопарке. Каждый день надо улыбаться перед этими чертовыми камерами.

Эмма последней вплыла в жилой модуль. К тому времени там уже началось столпотворение. Этакий клубок из рук и ног старающихся не сталкиваться друг с другом людей.