Оливер Пётч - Крепость королей. Проклятие

– Почему этого всего не стало? – проговорил Ганс Виленбах скорее самому себе. – Куда подевались рыцари, которые защитили бы обездоленных? Куда девался мудрый кайзер, который положил бы конец всему этому непотребству?

– Времена меняются, отец, – возразил Матис. – Грядет новое время, но это не значит, что оно хуже прежнего. Наоборот, возможно, нам удастся построить более справедливый мир.

Ганс Виленбах рассмеялся, но вскоре его смех сменился очередным приступом кашля.

– Уж не этим ли вонючим орудием? – Теперь он скорее хрипел, чем говорил. – Раньше побеждал сильнейший, тот, кто дольше и усерднее обучался воинскому искусству. В сражениях хватало грязи и крови, но многие при этом оставались в живых. А что теперь? Правители сотнями закупают ландскнехтов и стравливают их с другими такими же. И побеждает в итоге тот, кто спустил на войну больше денег! – Кузнец покачал головой. – Старый наместник и я, нам не место в этом времени. Лучше предоставить его молодым.

Виленбах с трудом приподнялся в кровати и взял сына за руку. Разговор давался ему с явным трудом.

– Ма… мать говорит, что Эрфенштайн тобой очень доволен. Ты показал себя умелым мастером и прирожденным лидером. Она очень тобой гордится. И я… черт возьми, я, наверное, тоже. Хотя и не одобряю то, что ты делаешь!

Кузнец снова откинулся на кровати и закрыл глаза.

– А теперь ступай, – сказал он так тихо, что Матис едва разобрал слова. – Всего тебе хорошего, тебе и новому времени. Пусть Господь не оставляет тебя! Позаботься хотя бы о том, чтобы этот треклятый порох разил кого надо.

– Я… я обещаю.

Матис подождал еще немного, но отец, похоже, снова заснул. Юный кузнец молча постоял у кровати, глядя на худое, скорченное тело и вслушиваясь в размеренный хрип. По щеке скатилась скупая слеза.

Матис смахнул ее и покинул тесную комнату.

Трифельс, 31 мая 1524 года

от Рождества Христова, ранним утром

В долину тонкой пеленой спускался утренний туман. У замковых полей собирались стражники Трифельса, готовые к походу против Ганса фон Вертингена.

Накануне к нему отправили посыльного с объявлением войны. Как и следовало ожидать, Черный Ганс не пошел на уступки и отказался предстать со своими людьми перед властями. Напротив, герцогского посланника встретили насмешливыми криками и арбалетными болтами. Лишь стремительное бегство спасло ему жизнь. Все бюрократические формальности были тем самым улажены, и война могла наконец начаться.

Но, глядя на столпившуюся вокруг него горстку людей, Матис уже сомневался, что их затея увенчается успехом. На нервно перебирающем ногами Тарамисе восседал Филипп фон Эрфенштайн в старинных доспехах, вооруженный мечом, булавой и кинжалом. К седлу был приторочен начищенный, вытянутый вперед шлем, так называемый бацинет с забралом хундсгугель, с плюмажем из перьев, обычный в эпоху турниров. В окружении своих стражников, как попало вооруженных, он походил скорее на старого, печального рыцаря на закате славы, чем на сияющего героя. Ульрих, Гюнтер и Эберхарт были облачены в ржавые кольчуги и мятые шлемы, а конюх Радольф нацепил нагрудник, принадлежавший, наверное, его деду. К ним также примкнуло с десяток молодых крестьян из близлежащих селений. Эрфенштайн вовлек их в предстоящий поход не столько скудным жалованьем, сколько пламенными речами, сулящими приключения и добычу. Вооружение их состояло по большей части из кос и цепов. Лишь двое из них приволокли с собой гнутые короткие мечи. Матис подозревал, что крестьяне разбегутся в первой же стычке.

Он вдруг припомнил, что на этом самом поле Генрих VI триста лет назад собрал под свои знамена огромное войско, чтобы отправиться в поход против норманнов.

«А у нас горстка крестьян под началом одноглазого рыцаря, – пронеслось у него в голове. – Зато у нас, черт возьми, есть орудия!»

Собственно, крестьян и созвали-то с единственной целью: они помогут перевезти тяжелые пушки от монастыря до расположенного в четырех милях Рамбурга.

Матис оглянулся на Трифельс и увидел, что с Танцующей скалы ему махали Агнес и отец Тристан. Старый капеллан собирался отправиться к ним через несколько дней, если придется выхаживать первых раненых – или соборовать умирающих. Поначалу Агнес захотела ему помочь, но отец даже думать об этом ей запретил.

При виде нее, такой маленькой за зубьями стены, у Матиса вдруг защемило сердце. Они проговорили вчера весь вечер, и юноша старался не показывать ей своего страха. Хотя он понимал, что предприятие их было крайне опасно – в том числе и для него, новоиспеченного орудийщика. Взлетев на воздух вместе с пушкой, он не станет первопроходцем среди собратьев по ремеслу. Тем более что ему не хватило времени испытать большую часть отлитых или починенных орудий. Поэтому прошлой ночью парень почти не сомкнул глаз.

– Будем надеяться, что господин граф не вздумал пойти на попятный, – проворчал Филипп фон Эрфенштайн. – Мы договаривались выступить с рассветом, а солнце уже над лесом поднялось.

– С него станется, с хлыща этого, – пробасил Ульрих Райхарт и принялся теребить крепления мятого шлема. – Сначала нахвастать, а потом хвост поджать… Ну ладно, чего уж там. Тогда сами Черного Ганса на тот свет отправим.

Матису и думать не хотелось о том, что случится, если Шарфенек действительно бросит их на произвол судьбы. Их скудных сил едва ли хватит на то, чтобы дотащить орудия до Рамбурга, не говоря уже о сражении. Но в этот момент со стороны Шарфенберга донесся звук горна, и в следующее мгновение послышался топот копыт. Вскоре из леса показался пестрый отряд ландскнехтов. Матис насчитал три дюжины солдат, около двенадцати из них были верхом. Каждый был вооружен легким мечом, алебардой или пикой. Кроме того, два осла тянули повозку, нагруженную воротами, досками и инструментами, необходимыми для постройки укреплений. Во главе галдящего отряда ехал граф верхом на вороном коне с наборной серебряной уздечкой. Фридрих фон Лёвенштайн-Шарфенек единственный из всех был облачен в легкую кирасу, поножи и горжет. Выглядел он гораздо подвижнее, чем наместник в своем турнирном доспехе.

– Я уж думал, вы не придете! – резко крикнул ему Эрфенштайн.

Граф невозмутимо улыбнулся и оглядел ничтожный отряд из крестьян и стражников.

– Вам надо было отправляться без нас, мы бы вас нагнали, – ответил он и только потом заметил Матиса. – А, юный орудийщик! Что ж, скоро узнаем, на что твоя пушка годится в бою. В крайнем случае ее всегда можно переплавить в колокол и помолиться за упокой души Вертингена.

Солдаты расхохотались, а Матис почувствовал, как краснеет.

«Если он и зазвонит по кому, так это по тебе! – подумал он. – Чванливый ты хлыщ!»