Ю Несбё - Кровь на снегу

На новичке было слишком много одежды, и я не видел, есть ли у него пистолет, но вот куртка Пине топорщилась. В ней лежал либо чертовски толстый бумажник, либо оружие. Что-то намного тяжелее того страшенного ножа, с которым он обычно ходил. Его охотничьим ножом можно рубить и резать, а на лезвии имелись зазубрины, чтобы легче было разделывать мясо. Вероятно, с помощью именно этого ножа он однажды уговорил Марию работать на себя, показав, что он сделает с ней и ее возлюбленным, если она не отсосет и не оттрахает те деньги, что задолжал ее любовник. Я представлял себе широко раскрытые испуганные глаза Марии, следящие за его губами, когда она пыталась прочитать, что ему нужно, глядя на рот, постоянно находившийся в движении. Как сейчас. Но новичок не обращал внимания на сутенера, а просматривал улицу в обе стороны тяжелым взглядом из-под медвежьей шапки. Спокойно, сосредоточенно. Наверное, наемник. Может, иностранец. Кажется, профессионал.

Выйдя из магазина на параллельную улицу, я направился к телефонной будке на улице Торггата. Я держал в руках вырванную страницу из газеты. В ожидании ответа я рисовал сердечко на стекле будки.

– Община церкви Рис.

– Прошу прощения, но я хотел бы отправить венок на похороны Хоффманна послезавтра.

– Похоронное бюро примет…

– Проблема в том, что я живу за городом и буду проезжать через центр завтра вечером, когда бюро уже закрыто. Я думал, что смогу завезти венок прямо в церковь.

– У нас нет служителей…

– Но я так понимаю, что до завтрашнего вечера гроб будет находиться в вашем подвале?

– Да, обычно так и происходит.

Я ждал, но объяснений не последовало.

– Вы не могли бы уточнить это для меня?

В трубке раздался почти неслышный вздох.

– Минуту… – Шелест бумаги. – Да, все так.

– Тогда я подъеду к церкви завтра вечером. Семья наверняка захочет взглянуть на него в последний раз, и я одновременно смогу выразить свои соболезнования. У вас, конечно, записано, когда вы разрешили родственникам пройти в подвал? Я мог бы, конечно, позвонить им сам, но не хотелось бы беспокоить их сейчас…

Я ждал, на другом конце провода медлили с ответом. Я кашлянул:

– …в такое трагичное для них предрождественское время.

– Я вижу, что они попросили разрешения побыть здесь завтра с восьми до девяти вечера.

– Спасибо, – сказал я. – К этому времени я, к сожалению, не успею. Тогда не говорите им, пожалуйста, что я хотел заехать лично. Я лучше переправлю венок другим способом.

– Как пожелаете.

– Благодарю за помощь.

Я пошел на площадь Юнгсторгет. Сегодня в пассаже «Опера» никого не было. Если вчера там стоял человек Хоффманна, он увидел то, что хотел.

Парень не пустил меня за прилавок, сказав, что у Рыбака встреча. Я видел, как за шершавым стеклом крутящейся двери двигаются тени. Потом одна тень поднялась и скрылась тем же путем, что и я, через заднюю дверь.

– Можешь войти, – позволил парень.

– Сорри, – сказал Рыбак. – Спрос растет не только на рождественскую треску.

Наверное, я сморщил нос от резкого запаха, потому что он рассмеялся.

– Не любишь запах скатов, парень? – Он кивнул в сторону обезглавленных и частично разделанных рыбин на прилавке позади нас. – Очень удобно возить дурь в одних машинах со скатами. У собак наркополицейских, видишь ли, нет шансов. Почти никто не готовит скатов, но мне нравятся рыбные фрикадельки из них. Попробуй.

Он кивнул на миску, стоявшую на столе с кафельными плитками. В миске плавали в мутной воде бледно-серые рыбные фрикадельки.

– А как обстоят дела с другой стороной бизнеса? – спросил я, сделав вид, что не услышал его предложения.

– На спрос не пожалуешься, но русские становятся жадными. С ними будет легче разговаривать, когда они не смогут сталкивать лбами нас с Хоффманном.

– Хоффманну известно, что мы с тобой встречались.

– Он не дурак.

– Нет. Поэтому сейчас его хорошо охраняют. Мы не можем просто войти и взять его. Нам надо что-то придумать.

– Твоя проблема, – сказал Рыбак.

– Нам нужен свой человек.

– Тоже твоя проблема.

– Сегодня в газете появился некролог. Хоффманна-младшего похоронят послезавтра.

– Ну и?

– Мы можем взять Хоффманна там.

– Похороны. Многолюдно. – Рыбак покачал головой. – Я не прикажу отдать швартовы.

– Не на похоронах. Накануне вечером. В подвале.

– Объясни.

Я объяснил. Он покачал головой. Я продолжил. Он опять покачал головой. Я разразился речью, снабдив ее жестикуляцией. Он по-прежнему качал головой, но на этот раз с усмешкой:

– Ну и дела. Как тебе вообще такое в голову пришло?

– Кое-кого из моих знакомых отпевали в этой же церкви. Тогда процедура была именно такой.

– Ты знаешь, что я должен был бы сказать «нет»?

– Но ты скажешь «да».

– Что, если скажу?

– Тогда мне потребуются деньги на три гроба, – сказал я. – В похоронном бюро «Кимен» есть готовые. Но ты ведь это знал…

Рыбак предостерегающе посмотрел на меня, вытер пальцы фартуком и потянул усы. Снова вытер пальцы фартуком.

– Возьми фрикадельку, а я пойду посмотрю, что у меня есть в кассе.

Я сидел и смотрел, как фрикадельки болтаются в жидкости, которую я бы принял за семенную, если бы не знал, что находится в миске. Правда, поразмыслив, я понял, что не знаю этого.

По дороге домой я прошел мимо гастронома Марии. И подумал, почему бы мне не купить здесь продукты для ужина. Я зашел и взял корзинку. Мария сидела спиной ко мне и обслуживала покупателя. Я пошел вдоль полок и выбрал рыбные палочки «Финдус», картошку и морковь. Четыре пива. Конфеты «Король Хокон» продавались со скидкой, каждая коробка уже была упакована в рождественскую бумагу. Я положил коробку в корзину.

Я направился к кассе Марии. В магазине больше никого не было. Она заметила меня и покраснела. Черт, ничего странного, она ведь помнит, как все вышло с ужином, и, наверное, она не часто подобным образом приглашает к себе домой мужчин.

Я подошел к ней и просто сказал «привет». Потом опустил взгляд в корзину и сосредоточился на том, чтобы выложить на ленту продукты: рыбные палочки, картошку, морковь и пиво. Я взял в руки коробку конфет и немного помедлил. То кольцо на пальце Корины. Вот что подарил ей он, сын, любовник. Вот так. И тут я являюсь домой и дарю ей на Рождество хреновую коробку конфет, запакованную так, словно это скипетр Клеопатры.

– Это. Все.

Я удивленно взглянул на Марию. Она говорила. Да, черт возьми, говорила. Голос ее звучал странно, что понятно, но она произносила слова. Совершенно обычные слова. Волосы с лица убраны. Веснушки. Спокойные, немного усталые глаза.

– Да, – ответил я, чересчур четко артикулируя губами.

Она слегка улыбнулась.

– Это… все, – сказал я медленно и слишком громко.