Ю Несбё - Кровь на снегу

К шести часам я разобрал, почистил, смазал и собрал пистолет. Заполнил магазин. Принял душ и переоделся. Я тщательно продумал все, что должно произойти. Отметил, что ни в коем случае не должен поворачиваться спиной к Кляйну. Я надел черный костюм и сел в кресло. Я потел. Корина мерзла.

– Удачи, – произнесла она.

– Спасибо, – сказал я, поднялся и вышел.

Я переступал ногами, стоя в темноте за старым конькобежно-футбольным стадионом.

По сообщению газеты «Афтенпостен», сегодня ночью и в ближайшие дни ожидался сильный мороз, и температурный рекорд теперь наверняка падет.

Черный грузовик плавно остановился у края тротуара ровно в семь часов. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Я принял это за хороший знак.

Я открыл дверь в кузов и запрыгнул внутрь. Кляйн и Датчанин сидели каждый на белом гробу. Оба они были в черных костюмах, белых рубашках и галстуках, как я и просил. Датчанин весело поприветствовал меня, произнося слова на своем языке так, словно в горле у него застряла картофелина, Кляйн только взглянул исподлобья. Я уселся на третий гроб и постучал в окошко водиле. Сегодня вечером за рулем был тот паренек, что встречал меня в рыбном магазине.

Дорога в церковь Рис пролегала через тихие районы вилл. Я этого не видел, но я это знал. Я принюхался. Рыбак что, решил использовать один из собственных грузовиков для перевозки рыбы? В таком случае я надеялся, что для своего же блага он повесил на него фальшивые номера.

– Откуда машина? – спросил я.

– Была припаркована в Экеберге, – ответил Датчанин. – Рыбак велел найти что-нибудь похожее на катафалк. – Он громко рассмеялся. – Похожее на катафалк!

Я не стал задавать дальнейших вопросов, например почему здесь пахнет рыбой. Я только что понял, что пахнет от них. Я вспомнил, что и сам пропах рыбой во время визита в служебное помещение магазина.

– Как ощущения? – внезапно спросил Кляйн. – Тебе же предстоит убрать собственного босса.

Я понимал, что чем меньше буду разговаривать с Кляйном, тем лучше.

– Не знаю.

– Конечно знаешь. Рассказывай.

– Отвяжись.

– Нет.

По Кляйну было видно, что сдаваться он не собирается.

– Во-первых, Хоффманн не мой босс. Во-вторых, я ничего не чувствую.

– Конечно он твой босс! – Его голос тихо зазвенел от ярости.

– Как скажешь.

– Почему это он вдруг не твой босс?

– Не важно.

– Ну давай, чувак. Сегодня вечером мы будем спасать твою задницу, почему бы не уступить нам… – он показал расстояние, раздвинув большой и указательный палец, – совсем чуть-чуть?

Грузовик круто повернул, и мы заскользили по гладким крышкам гробов.

– Хоффманн платит мне поштучно, – сказал я. – И поэтому он – клиент. А помимо этого…

– Клиент? – повторил Кляйн. – А Мао был штукой ?

– Если Мао был одним из тех, кого я устранил, то да, тогда он был штукой. Крайне сожалею, если ты был привязан к этому человеку.

– Привя… – брызгая слюной, начал Кляйн, но скис, остановился и тяжело задышал. – Как думаешь, сколько ты сам проживешь, убийца?

– Сегодня вечером штука – это Хоффманн, – сказал я. – Предлагаю сосредоточиться на этом.

– А после того как он будет устранен, – произнес Кляйн, – штукой станет другой.

Он смотрел на меня, даже не пытаясь скрыть ненависть.

– Поскольку вполне очевидно, что ты любишь ходить под боссами, – сказал я, – я должен напомнить тебе о полученных от Рыбака приказах.

Кляйн собрался было поднять свой жуткий обрез, но Датчанин опустил руку ему на плечо:

– Расслабься, Кляйн.

Грузовик снижал скорость. Водила сказал в окно:

– Пора ложиться в кроватки вампиров, ребята!

Мы подняли крышки своих гробов, по форме напоминавшие бриллианты, и залезли внутрь. Я подождал, пока Кляйн не закроет крышку своего гроба, и лишь потом закрыл свою. Изнутри крышка крепилась двумя винтами, которые надо было закрутить всего на пару оборотов, только чтобы крышка держалась на месте и чтобы ее легко можно было открыть, когда наступит момент. Я больше не нервничал. Но коленки тряслись. Удивительно.

Мы остановились, и с улицы донеслись звуки открывающихся дверей и голоса.

– Спасибо, что позволили нам воспользоваться подвалом, – сказал водила.

– Да не за что.

– Мне пообещали помочь отнести их вниз.

– Да уж, покойнички тебе вряд ли помогут.

Залихватский смех. Наверное, нас встретил один из могильщиков. Открылись дверцы грузовика. Я лежал ближе всех к выходу. Я почувствовал, как меня подняли. Я лежал тихо-тихо. Мы просверлили отверстия для воздуха снизу и сбоку, и, когда меня внесли в помещение, темноту гроба прорезали лучики света.

– Значит, это и есть семья, погибшая на Тронхеймсвейен?

– Да.

– Читал в газетах, да, настоящая трагедия. Их похоронят где-то на севере?

– Да.

Я понял, что меня несут вниз, мое тело скользнуло вниз, и я уперся головой в стенку гроба. Черт, а я считал, что покойников всегда носят вперед ногами.

– Не успели увезти их до Рождества?

– Их похоронят в Нарвике, а туда два дня пути.

Мелкие шаркающие шажки. Они были на узкой каменной лестнице. Я хорошо ее помнил.

– А почему не отправите их самолетом?

– Родственники считают, что это слишком дорого, – сказал водила.

Он неплохо справлялся. Я сказал ему, что, если возникнет слишком много вопросов, он должен ответить, что совсем недавно начал работать в похоронном бюро.

– Значит, родственники захотели, чтобы они подождали в церкви?

– Да. Рождество и все такое.

Поверхность выровнялась.

– Да-да. Их можно понять. Да, место есть, как видишь. Здесь только один гроб, его завтра похоронят. Ага, он открыт, скоро придет семья на него посмотреть. Можем поставить этот вот сюда, на скамейку.

– Можем поставить его прямо на пол.

– Хочешь оставить гроб прямо на бетонном полу?

– Да.

Они остановились в сомнениях.

– Как пожелаешь.

Меня поставили. Я услышал скрип прямо у головы и удаляющиеся шаги.

Я был один. Я выглянул в одну из дыр. Не совсем один. Наедине с трупом. Одна штука. Мой труп.

В прошлый раз я тоже был здесь один. Мама казалась такой маленькой в гробу. Скрюченной. Может быть, душа занимала в ее теле больше места, чем в телах других людей. Пришла ее семья, с которой я раньше не был знаком. Когда моя мама связалась с папой, ее родители оборвали с ней связь. Тот факт, что член семьи вышел замуж за преступника, не смогли вынести ни мои дедушка с бабушкой, ни дяди, ни тети. Их успокаивало лишь то, что мама переехала вместе с мужем в восточную часть города. С глаз долой, из сердца вон. Но теперь я был на глазах, предстал пред ясным взором дедушки и бабушки, дядей и теть, о которых раньше мама рассказывала, только когда была пьяна или под кайфом. Первое слово, которое я услышал от своего родственника, не считая мамы и отца, было «соболезную». Около двадцати соболезнований в церкви в западной части Осло, недалеко от места, где она выросла. А потом я уехал на мою сторону реки и больше никого из них не видел.