Энн Перри - Предательство по любви

Они обменялись церемонными приветствиями, и Оливер пригласил гостей садиться. Он обратил внимание, как глаза мисс Лэттерли обежали гостиную, и эта комната во многом перестала ему нравиться. То, что в ней не чувствовалось женской руки, показалось ему вдруг серьезным недостатком. Рэтбоун не получил этот дом в наследство, он приобрел его сам и прожил в нем почти одиннадцать лет. Конечно, экономка и кухарка поддерживали порядок, но подстраивались при этом под вкусы холостяка-хозяина.

Эстер смотрела на ковер и обивку цвета лесной зелени, на простые белые стены, на мебель красного дерева… Что ж, все это явно шло вразрез с последними веяниями моды. Где столь любимые нынче изделия из дуба? Где витиеватая резьба и декоративный фарфор? Юрист едва сдерживался, чтобы не отпустить какое-нибудь замечание по этому поводу. Вот только как бы его гостья не решила, что он напрашивается на комплимент…

– Мне доложить о своих открытиях до обеда или после? – осведомился Монк. – Если вам не все равно, что я скажу, то лучше после.

– Из чего я должен сделать вывод, что открытия ваши весьма неприятны, – криво улыбнувшись, ответил Рэтбоун. – В таком случае, действительно, зачем портить аппетит?

– Мудрое решение, – заключил Уильям.

Дворецкий внес графинчик шерри, бокалы на длинных ножках и поднос с легкими закусками. Завязался разговор о нынешней политике и о возможной войне в Индии, но вскоре доложили, что все накрыто для обеда.

Зеленая обеденная зала Оливера была куда меньше, чем в доме Фэрнивелов. Чувствовалось, что хозяин редко принимает больше полудюжины гостей разом. Фарфор был явно французского производства с весьма скромным золотым узором. Единственным по-настоящему роскошным предметом была севрская ваза, пышно украшенная розами и прочими цветами. Рэтбоун видел, что Эстер несколько раз взглянула на эту вазу, но поинтересоваться ее мнением не решился. Похвала могла оказаться пустой любезностью, а нелестный отзыв больно задел бы адвоката. Он, как ни странно, был искренне привязан к этой яркой вещице.

Во время обеда вновь велись разговоры о политике, хотя обычно такие беседы за столом при дамах считались неприличными. Впрочем, мисс Лэттерли не относилась к числу особ, чей ум следует тщательно ограждать от сложных вопросов.

После завершающей перемены блюд все трое вернулись в гостиную. Оттягивать и дальше неприятные новости не имело смысла.

Рэтбоун в ожидании уставился на Монка.

– Преступление содержит три элемента, – откинувшись на спинку стула, начал тот. Губы его скривились в иронической усмешке. Он понимал, что эта полицейская азбука известна даже Эстер, а уж адвокату – и подавно.

Оливер почувствовал, как в нем нарастает злость. Его гость был, несомненно, блестящим сыщиком, но иногда безумно всех раздражал.

– Со способом убийства все ясно, – продолжал тем временем Уильям. – Алебарда в железной перчатке рыцарского доспеха была у всех на виду. Каждый имел к ней доступ. Не заметить ее было невозможно, доспех был выставлен именно напоказ.

– Мы знаем, что все они могли это сделать, – нетерпеливо напомнил ему Рэтбоун. От раздражения он уже начинал торопить события. – Не нужно обладать исключительной силой, чтобы столкнуть человека с лестницы, застав его врасплох. Алебардой тоже мог воспользоваться кто угодно. Хотя, по медицинскому заключению, удар был нанесен с таким неистовством, что острие, пронзив тело насквозь, оставило царапину на полу. – Адвокат чуть поморщился, представив, с какой ненавистью наносился этот удар. – По меньшей мере четверо из присутствующих поднимались по лестнице, – поспешно продолжил он. – Во всяком случае, четверо покидали гостиную до того, как Максим Фэрнивел сообщил о несчастье.

– Вы уже говорите о возможностях, – снова подал голос сыщик. – И, боюсь, оцениваете их не совсем верно. Полиция опросила подробно гостей и хозяев, но не учла, что и слугам может быть кое-что известно.

– Замешан кто-то из слуг? – медленно произнесла Эстер. Надежды в ее глазах, однако, не наблюдалось, поскольку Монк заранее предупредил о том, что новости будут дурными. – Я уже думала об этом. Что, если причина преступления кроется не в личной жизни генерала, а в его военной карьере… – Она взглянула на детектива.

В его лице что-то дрогнуло, и Рэтбоун заподозрил, что эта версия еще не приходила ему в голову. Действительно, а почему бы и нет?..

– Нет. – Уильям взглянул на него и отвернулся. – Просто полиция недостаточно подробно выяснила, где в это время находились и как перемещались слуги. Дворецкий утверждал, что поскольку все были заняты своими делами в кухне и обеденной зале, то, стало быть, не могли слышать грохот под лестницей. Но после тщательных расспросов удалось установить, что один из слуг носил уголь в комнаты, в том числе – в библиотеку, дверь которой выходит прямо в холл.

Мисс Лэттерли повернулась к нему. Оливер выпрямился.

Монк же продолжал почти бесстрастно – лишь угол его рта дрогнул в подобии улыбки:

– Слуга видел доспехи и наверняка обратил бы внимание, если бы они валялись, разбросанные вокруг тела генерала с алебардой, торчащей у него из груди, точно флагшток.

– Мы уловили вашу мысль, – резко сказал хозяин дома. – У некоторых подозреваемых не было возможности совершить убийство. Вы это хотели нам сообщить?

Теперь уже лицо Уильяма выразило раздражение:

– Я хотел сообщить, что показания романтически настроенной служанки и лентяя-слуги, понесшего угольное ведерко не через заднюю, а через парадную лестницу, заставляют прийти к выводу, что убийство могла совершить только Александра Карлайон. Прошу прощения.

– Не Сабелла? – Эстер даже подалась из кресла.

– Нет. – Сыщик повернулся к ней, и лицо его на секунду смягчилось. – Девушка ждала слугу на лестнице, поняла, что они разминулись, пошла обратно и, заслышав шаги, шмыгнула в комнату, где отдыхала Сабелла. Появление свое она собиралась объяснить тем, что ей якобы почудился ее зов. По коридору тем временем прошли люди – несомненно, Александра и генерал Карлайон, потому что, когда слуга отнес последнее ведерко и спустился по задней лестнице, уже было известно, что с генералом случилось несчастье.

Оливер вздохнул. Он не спросил Монка, уверен ли тот в том, что сказал, – детектив никогда не сообщал сведений, в которых сомневался сам.

Сыщик закусил губу, покосился на совершенно убитую этой новостью женщину и снова повернулся к Рэтбоуну.

– Третий элемент преступления – мотив, – напомнил он.

Адвокат вновь обратился в слух. Внезапно перед ним забрезжила какая-то слабая надежда. Если бы ее не было совсем, Уильям остановился бы на сказанном. Дьявол побери его любовь к театральным эффектам! Однако уже поздно было притворяться равнодушным.