Оливер Пётч - Дочь палача и ведьмак

– Заткнись, палачка! – Бургомистр не удостоил ее даже взглядом, а уставился вместо этого куда-то вдаль. – Змеиное отродье! Скажи спасибо, что тебе позволили выйти за цирюльника. В другом месте тебя за такие слова отправили бы к позорному столбу или прямиком на дыбу… Ну так что, Фронвизер? – Земер требовательно выпятил подбородок и снова повернулся к Симону. – Устроите вы так, чтобы изверга-аптекаря отправили под суд и все здесь улеглось? Или предпочтете, чтобы вас вместе с безродной и задиристой женой выставили из города?

Симон собрался уже ответить в грубой форме, как вдруг услышал подле себя тихий хруст. Он посмотрел в ту сторону и заметил с ужасом, как тесть его стиснул кулаки, так что побелели костяшки. В капюшоне Куизль походил теперь на воплощенную смерть, готовую взмахнуть косой.

«Господи, Якоб, держите себя в руках! – пронеслось в голове у Симона. – Если Земер вас узнает, то все пропало! Вас осудят вместе с другом, и палачу Вайльхайма доведется собственного коллегу высечь плетьми».

Бургомистр, похоже, заметил взгляд лекаря. Он сердито взглянул на громадного монаха и наморщил лоб.

– Мы не встречались с вами прежде? – спросил он, обращаясь к Куизлю. – В монастыре я вас еще не видел. На такую громадину я бы обратил внимание.

– Это… странствующий францисканец, помогает мне с больными, – пробормотал Симон, прежде чем Куизль успел ответить что-нибудь. – Брат Як… Якобус. – Он вовремя исправился. – Талантливый целитель. Мы благодарим Господа за то, что он свел его с нами.

Бургомистр не сводил глаз с молчаливого «монаха». Наконец проговорил:

– Забавно… Каким-то он мне кажется знакомым, этот ваш целитель… – Он повернулся к сыну. – Что скажешь?

Себастьян Земер со скучающим видом пожал плечами:

– Не знаю. По мне, так все монахи одинаковые.

– Ну да ладно. – Бургомистр развернулся наконец к Симону и Магдалене. Про минорита в капюшоне он, похоже, и думать уже забыл. – Подумайте хорошенько, Фронвизер, стоит ли вам связываться со мной, – пригрозил он снова. – До сих пор совет Шонгау смотрел на вашу купальню с благосклонностью. Но это быстро можно исправить. Что, интересно, скажут в Мюнхене, когда узнают, что цирюльник женился на бесчестной? Да еще цирюльник без апробаций…

Симон сделал вид, что сдался.

– Ну ладно, – вздохнул он. – Ваша взяла. Я поговорю с настоятелем. А теперь мне действительно пора заняться больными.

– Хорошо-хорошо. – Земер тонко улыбнулся. – Вижу, мы поняли друг друга. Я загляну к вам вечером. А пока всего доброго.

Он брезгливо кивнул на Магдалену:

– А отцу этой девки я рано или поздно велю вырезать дочери язык. Пока она своей болтовней не довела вас до беды.

Магдалена яростно вскинулась, но Симон удержал ее предостерегающим взглядом.

– Я… я сам позабочусь о том, чтобы впредь она выбирала выражения, – добавил он поспешно. – Обещаю.

– Ну, тогда ладно.

Бургомистр делано поклонился и вместе с сыном двинулся было прочь, но потом вдруг снова оглянулся на Симона.

– Кстати, Фронвизер… – начал он нерешительно. – Вы говорили, что ваш тесть собирался в Андекс. Я его пока не видел. Он уже приехал?

Симон внутренне напрягся, но ответить постарался как можно более спокойно.

– Он… его жена, к сожалению, сильно заболела, и ему пришлось остаться в Шонгау.

Губы бургомистра растянулись в надменной улыбке.

– И вправду очень жаль, – ответил Земер. – При том, что паломничество наверняка пошло бы на пользу старому упрямцу. Подобные предприятия приучают к смирению, не находите? Каждому следует знать свое место.

Не дожидаясь ответа, бургомистр скрылся за узкой дверью. Магдалена задыхалась от ярости, а отец ее так громко скрежетал зубами, что у Симона кожа покрылась мурашками. Лицо Куизля, скрытое под капюшоном, побелело.

– Дворянские отродья, чтоб их, – глухо пробормотал палач. – Думают, что мы, бесчестные, и грязи не стоим… Я молю у Бога того дня, когда один из них угодит ко мне на дыбу.

– Размазня! – Магдалена гневно уставилась на Симона. – И этот человек называется моим мужем! Чего ты пресмыкался перед этим торгашом?

– Потому что бойни не хотел допустить, дуреха ты! – прошипел Симон. – Как ты понять не можешь? Если бы дело дошло до ссоры, отец твой мигом вцепился бы Земеру в глотку – и отправился бы на эшафот. Проклятие! И почему все Куизли такие упертые?

Магдалена упрямо молчала, но отец ее тихо засмеялся. Похоже, он начал понемногу успокаиваться.

– Ты прав, Симон, – проговорил палач. – Быть может, ты спас этим жизнь и Земеру, и мне.

Он неспешно зашагал к лазарету, посмеиваясь:

– Брат Якобус… Бродячий монах и целитель!.. Симон, Симон, и где ты только сочинять так научился?

Он с ухмылкой поманил их за собой.

– А теперь брат Якобус покажет вам, как следует варить хорошую микстуру. А не то пойло, которое мешает вшивый цирюльник.

Спустя пару часов Магдалена резвилась с детьми на одном из лугов неподалеку от монастыря. Трехлетний Петер гонялся за бабочкой, а младший брат его рвал цветы и дикие травы и с наслаждением запихивал их в рот. Магдалена внимательно следила, чтобы он не съел чего-нибудь ядовитого.

Женщина вдыхала ароматы раннего лета и пыталась забыть тревоги минувших дней. Симон и ее отец тем временем вернулись в дом Греца и теперь раздумывали над пропажей облаток. Палачом овладела некая мания: в стремлении спасти своего друга он напрочь забыл все остальное. В том числе и внуков.

Петер и Пауль битый час приставали к деду, но даже когда внуки захныкали, Куизль не взял их на колени и не подбросил вверх, и тогда они принялись донимать маму. В конце концов Магдалена со вздохом сдалась и отправилась с ними на улицу. Теперь она признала, что прогулка и ей пошла на пользу.

Напевая вполголоса, она бродила с детьми вдоль опушки, показывая им найденные перья дятлов или бросаясь шишками в пугливых белок на радость малышам. Смех детей благотворно подействовал на Магдалену, и впервые за несколько дней она почувствовала себя по-настоящему счастливой.

Но потом ей снова вспомнились исполненные ненависти слова бургомистра.

Заткнись, палачка!

Земер называл ее шлюхой и змеиным отродьем, считал ее всего лишь безродной выскочкой, забывшей положенное ей место. Палача бургомистр уважал, а может, даже и побаивался, но Магдалена была для него не более чем площадной девкой. Она с грустью подумала о том, что будет, если отца ее однажды не станет. Что, если горожане выгонят ее из Шонгау?

Плач маленького Пауля вернул ее в действительность. Малыш упал и расшиб колено о замшелый камень. Магдалена принялась утешать его и, взяв за руку, огляделась в поисках старшего сына. И тут сердце ушло в пятки.