Оливер Пётч - Дочь палача и ведьмак

Магдалена усмехнулась, вспомнив, как позавчера ее окатило водой изо рта сказочного существа и она без всякого изящества шлепнулась на пятую точку.

– Ага, теперь-то он и вас обольет! – весело ответила Магдалена и повернула ручку.

Она опасалась, что в этот раз ворота будут заперты, но, к великому ее облегчению, калитка со скрипом отворилась.

Как и в прошлый раз, на женщину повеяло экзотическим ароматом трав и цветов. Дети с криками убежали вперед и вскоре затерялись среди перегородок и клумб. Время от времени Магдалена слышала, как они смеялись и хихикали. По лицу ее скользнула улыбка: это место и вправду было заколдованным, как и поляны в лесу, где танцевали феи и добрые духи, – мир, очень далекий от того ужаса, что творился за стенами.

Магдалена нетерпеливо зашагала к центру сада, где среди каменных скамеек стоял фавн. Как и в прошлый раз, он, казалось бы, нагло скалился в ее сторону.

На одной из скамеек сидел настоятель.

Он был погружен в раздумья, и Магдалена уже решила, что старик уснул. Но брат Маурус поднял голову и, потревоженный детским криком, взглянул в сторону Магдалены. Узнав ее, приветливо улыбнулся.

– А, юная дама из Шонгау, так увлеченная травами, – проговорил он и жестом пригласил ее сесть рядом с собой. Взгляд его выражал мрачное уныние, какого Магдалена не заметила в предыдущую их встречу. – Присаживайтесь, посоветуйте, каких мне принять трав от тоски. Наверняка вам известны какие-нибудь волшебные снадобья.

– Ну, от тоски помогают валериана, зверобой или мелисса, – ответила Магдалена и с легким поклоном села рядом с настоятелем. – Но лучше всего, насколько я знаю, помогают друзья и хороший разговор.

Брат Маурус горько рассмеялся:

– Друзьями я, к сожалению, похвастаться не могу. Так что придется довольствоваться разговором.

– Ваше преподобие, – нерешительно начала Магдалена. – То, что случилось с вашим братом… мне очень жаль. Я…

Настоятель отмахнулся:

– Так даже лучше. Теперь хотя бы не нужно ждать и тревожиться. Вообще-то я уже в прошлую нашу встречу предполагал, что Маркус мертв.

– Маркус? – Магдалена наморщила лоб.

– Так его звали прежде. Лишь став монахом, он назвался Виргилиусом, по имени знаменитого епископа и ученого в Зальцбурге. – Настоятель спешно перекрестился. – Мы оба уже немолоды, и Господь в своей неисповедимой воле призвал его к себе. Рано или поздно настанет и мой черед.

– Он был очень вам дорог, ваш брат? – осторожно спросила Магдалена.

Настоятель кивнул:

– Из нас двоих Маркус был младшим. В детстве мне часто приходилось за ним присматривать. Вечно он что-нибудь вытворял!

Губы его тронула легкая усмешка.

– Учебу в Зальцбурге этот бездельник просто бросил и отправился странствовать. Рим, Мадрид, Париж, Александрия… он даже в Вест-Индии побывал! Я уж думал, что никогда его больше не увижу. А он потом взял да и пришел в монастырь, и мне, тогда еще простому монаху, удалось его пристроить. Казалось, он… – брат Маурус помедлил, – угомонился наконец. Но я ошибся.

Настоятель помолчал некоторое время, глядя перед собой, затем продолжил:

– Мне иногда кажется, что все это стремление к знаниям на самом деле не приносит нам счастья. Это, наоборот, отдаляет нас от Господа, от простой, ребяческой веры. В Маркусе этой веры и не было никогда; даже будучи монахом, он не мог угомониться, никогда не сидел на месте…

Послышался отдаленный звон колоколов, смешанный с пением верующих.

– Слышите? – спросил брат Маурус. – Люди поют и молятся – и они счастливы. Им не нужны автоматы и механизмы, они не желают знать, что Земля круглая и вращается вокруг Солнца в бесконечных просторах Вселенной. Они хотят есть, пить, любить и верить, больше ничего. – Он со вздохом встал. – Но, быть может, это есть Новое время, когда человек все больше стремится к знаниям и все дальше отходит от Господа…

Настоятель задумчиво разгладил рясу и посмотрел на ухмыляющегося фавна, после чего покачал головой и отвернулся от статуи.

– Я велю убрать отсюда этот идол, – проговорил он тихо. – И статуи греческих богов в гроте, как бы весело они ни кружились. Подобные вещи лишь отваживают нас от истинной веры. Быть может, тогда и проклятие над нами развеется.

Брат Маурус кивнул Магдалене на прощание и медленно, точно старик, зашагал к выходу.

– Всего вам доброго, Магдалена, – пробормотал он, отворяя калитку. – Я пойду на площадь, помолюсь среди простых верующих. И вам советую.

Он в последний раз взглянул на дочь палача, и глаза у него влажно заблестели.

– Не оставайтесь тут подолгу, – предостерег он. – Поверьте мне, что-то злое скрывается в этом саду.

Калитка со скрипом закрылась, и шаги настоятеля постепенно затихли. Со стороны церкви по-прежнему доносился хор богомольцев; он слился в один монотонный гул, то стихая, то нарастая вновь.

Магдалена поднялась и взглянула на фавна. Тот скалился и, казалось, подмигивал ей, словно хотел открыть какую-то тайну.

Забудь этого старого дурня. Оставайся со мной. Я же не злой, просто чужой. Чужой, как и ты, дочь палача!

Несмотря на теплое июньское утро, Магдалену вдруг пробрал озноб. Ароматные травы и цветы, ползучие ростки гороха и бобов уже не казались такими приятными и приветливыми, как еще пару минут назад. Настурция извивалась теперь, как змея, а ящерицы, ловко снующие по камням, смотрели на Магдалену с хитрецой, да и весь сад в одно мгновение стал чужим и зловещим. И еще кое-что смущало ее.

Она слышала, как гудели шмели, чирикали воробьи в кустах, шелестели деревья в долине и плескалась вода в колодце.

Не слышала только крика детей.

«Господи! – пронеслось у нее в голове. – Только не это!»

– Петер? Пауль? – позвала она опасливо. – Где вы?

Ответа не последовало, только шмели продолжали мирно гудеть.

– Мальчики! – крикнула Магдалена чуть надломленным голосом. – Мама вас ищет. Отзовитесь же!

По-прежнему никакого ответа. Женщина подняла край передника и пустилась вдоль перегородок, лабиринтом тянувшихся по саду. Она спотыкалась, расшибла колени, но даже не чувствовала боли. В голове крутилась лишь одна мысль:

Дети пропали! Ведьмак забрал детей!

Дочь палача звала их не переставая; несколько раз ей даже показалось, что за кустом или поросшей оградкой мелькала тень, но всякий раз, когда раздвигала ветви, за ними не было ничего, кроме очередной перегородки, и так до конца сада. Магдалена бросилась к гроту с молчаливыми статуями, но и там детей не было.

В конце концов она устремилась к калитке, распахнула ее и выбежала на лужайку. Со стороны монастыря по-прежнему доносился мягкий, баюкающий хор богомольцев, обрамленный пронзительным голосом какого-то монаха. Демонстрация трех святых облаток подходила к концу.