Ник Пиццолато - Остров пропавших душ

– Рой? – Она положила мне руку на плечо.

Я открыл глаза. Ее трусики были голубого цвета, с резинками по бокам. Тазобедренные кости резко выпирали из них. Мои глаза были на одном уровне с небольшим возвышением на том месте, где соединялись ее ноги. Она очень легко провела рукой по моему плечу.

– Хочешь лечь в постель?

– Мне и здесь неплохо.

– Да все в порядке. Ложись.

Я выпрямился и заморгал глазами, чтобы убрать пелену с глаз. На ее опущенном ко мне лице, похожем на лисью мордочку, я увидел влажные, слегка раздвинутые губы.

– Хочу сказать еще кое-что, – промолвил я. – Это к тому, о чем мы говорили в баре. О том, что не надо врать. Не смей ходить передо мной в трусиках и все такое. Я не хочу этого видеть.

– А почему? – спросив это, она провела другой рукой по бедру и плоскому животу. – Это из-за того, что случилось сегодня? Я тебе не нравлюсь?

– Я тебя предупредил. Кончай это.

– Хорошо.

Рокки отошла к кровати. Когда она там устраивалась, ее попка высоко поднялась, округлая и разделенная на две половинки, как спелый персик. О такой попке мечтает любой белый мужчина, включая меня самого. Шелковые треугольнички не закрывали ее боков, и было видно, что все, что надо, у нее очень плотное, безо всяких морщинок и совсем не трясется. Я не знаю, что со мной случилось. Наверное, я просто был пьян. Я все думал о Кармен и Лорейн и гадал, развелась ли она. А ведь Рокки была гораздо симпатичнее их, и кроме того, как и для большинства мужчин, сама идея секса с женщиной намного моложе меня заставляла меня почувствовать себя немного бессмертным. И все-таки я так и не решился. Она, наконец, устроилась под простынями, а кондиционер все трясся и гремел, и холодный воздух дул мне прямо на грудь. Не отворачиваясь от стены, она тихо сказала:

– Если хочешь, ты тоже можешь лечь в кровать. Тебе надо выспаться. Я ничего такого не имею в виду.

И она натянула на себя одеяло. Я встал и улегся на кровать, под скрип и звон ее пружин. Я лежал на спине, сложив руки на животе. Она слегка придвинула ко мне свое свернутое калачиком тело, все еще не отворачиваясь от стены. Я закрыл глаза под мерный звук работающего кондиционера и услышал, как ее дыхание стало глубоким и ровным. В темноте я стал думать о том мужике, в квартире которого побывал накануне, в той самой, где было так много тотализаторных билетов и пустых бутылок, и фотография женщины с мальчиком. Теперь он мог больше не беспокоиться о нашей возможной встрече.

Интересно, что он сделал с этим временем, которое неожиданно свалилось на него, как подарок свыше? Догадался ли он слинять?

Утром Рокки тихонько похрапывала рядом со мной, сбросив с себя все покрывала. Ее поношенные трусики прилипли к ее попке, а одна резинка совсем разлохматилась. Я проснулся с мыслями о Мэри-Энн. У моей матери были пшеничные волосы и симпатичное, хорошо вылепленное лицо, полное драматизма. Ее единственным недостатком были темные круги вокруг глаз, которые становились особенно заметны, когда она не красилась. Но и этот недостаток делал ее лицо еще более интересным, а эти глаза всегда внимательно смотрели вокруг в поисках разных пустяшных побрякушек. Конечно, она иногда изменяла Джону Кэди. Это было видно, а позже мне пришла в голову мысль о том, что он, по-видимому, ничего не имел против.

Иногда она оставалась дома и слушала на кухне пластинки Хэнка Вильямса [22], попивая ромовый пунш, пока не набиралась до полного изумления. Тогда она хотела, чтобы я потанцевал с ней. Я всегда был высоким парнем, и она могла положить голову мне на плечо, а вентилятор под потолком навевал на меня ее запах – смесь пота и душистого мыла, – и слегка влажная кожа ее рук прилипала к моей шее.

В такие дни она иногда рассказывала мне разные истории. Все они были о времени, которое было еще до меня, когда она работала в Бьюмонте у человека по имени Харпер Робишо, который держал ночной клуб. Она любила говорить о нем. По ее словам, он был авторитетным человеком, который по-доброму к ней относился, и она рассказывала о том, как пела в этом ночном клубе перед гостями, одетая в длинные платья с блестками и с мундштуком из слоновой кости в руке. Рассказывая об этом, она могла начать тихонько петь – у нее был глубокий вибрирующий голос, который казался слишком низким для женщины. Она пела вещи Пэтси Клайн или Джины Шепард, но закончив, всегда улыбалась такой грустной улыбкой, что я пугался.

После того как Джон Кэди свалился с башни охлаждения, Мэри-Энн так и не смогла взять себя в руки. Она стала общаться с людьми, которых я совсем не знал. Ее тело вынесло на Кроличий остров, узкую безлюдную полоску песка и леса в центре озера Приен, в том месте, где федеральное шоссе № 10 свободно висело над зеркалом воды.

Когда я проснулся утром, эти воспоминания о Мэри-Энн почему-то первыми пришли мне в голову. Влажный и безотрадный серый свет проникал сквозь занавески в окно нашего номера в «Старлайтере». Вся моя уверенность прошлого вечера куда-то исчезла – больше я не чувствовал, что ступил на путь удачи.

В холодных стенах комнаты чувствовалось какое-то невыполненное обещание. В душе моей теснились призраки былых надежд: былые разочарования и былые обиды. Меня расстроило то, что даже по прошествии всех этих лет они все еще преследовали меня.

Я встал и вышел на балкон покурить, оставив Рокки лежать, свернувшись калачиком, на кровати.

Над парковкой громоздилась сломанная сосна, которая отмечала начало поросшей травой поляны, постепенно переходившей в овраг, доверху засыпанный разбитыми бутылками и рваными упаковками от еды. Солнце стояло еще не высоко, поэтому все вокруг было залито неустойчивым светом, который бросал тени на белые стены мотеля и освещал мокрую полосу, опоясавшую все здание. Там, где асфальт рассыпался на мелкие кусочки, тротуары покрыла паутина маленьких трещин.

Погода показалась мне слишком агрессивной – воздух накрыл меня, как гигантский влажный язык, липкий и теплый, как угасающие угольки. Я подумал о Кармен и Стэне: интересно, знает ли она, что он хотел со мной сотворить?

Бросив окурок, я вернулся в комнату.

За дверью ванной шумел душ, а белье на кровати было все скомкано. Сев на ее край, я сжал руки между коленями, чтобы остановить похмельную утреннюю дрожь.

Рокки вышла из душа, от груди до колен закутанная в белую простыню. Зачесанные назад влажные волосы оттеняли ее лицо, как будто бы на него светил луч фонаря.

– Привет, – сказала она. – Я сейчас оденусь, просто я оставила здесь свою одежду. Ничего такого я не замышляю.

Овечьи интонации ее голоса вывели меня из себя.

– И что все это должно значить?

– Что именно?

– Ты что, хочешь сказать, что со мной что-то не так, потому что вчера я не захотел переспать с тобой?