Кристофер Мур - Дом духов

– Что именно вы видели, мистер Кальвино? Кроме, возможно, слишком многих неинтересных американских детективных фильмов?

Винсент улыбнулся, глядя, как он пьет кофе. Он остался невозмутимым.

– Как это делал Бен. Заставлял вас и этих неприкасаемых выглядеть идиотами. Я думаю, Бену нравилась эта идея.

– Он был глуп.

– Увести у вас из-под носа два миллиона долларов – это не делает его таким уж глупым.

– Это сделало его мертвым, – ответил Ламонт. Он задумчиво потеребил свое кольцо-печатку, потом бросил взгляд на часы. – Вы когда-нибудь играли в сквош?

Вопрос был неожиданным и застал Кальвино врасплох. У него возникло ощущение, что Филип выработал привычку менять место действия, чтобы получить преимущество на переговорах. Но Ламонт имел дело с человеком, который когда-то был бруклинским уличным мальчишкой. То, что казалось Ламонту утонченным ходом, который собьет с толку противника, один член банды в бывшем районе обитания Кальвино называл «трахать Бетти через стеклянную дверь». Девчонка заводила парня до предела, потом останавливалась и обещала продолжение на следующий вечер в ее доме, потому что, по ее словам, родителей не будет дома. Потом парень через сутки приходил к ней на полном взводе и готовый к бою, но ему не удавалось войти в стеклянную дверь Бетти.

– Когда-то я играл в теннис, – ответил Кальвино.

– Я играю в оздоровительном клубе «Лендмарк» завтра утром, в десять. Почему бы вам не сыграть со мной дружеский матч? И мы, если хотите, можем обсудить вопрос о партнерстве.

Он глубоко вздохнул и задержал дыхание. Глаза его были красными от алкоголя, костюм измялся после танца на коленях, и теперь его мозг пытался осознать появление частного детектива из Бруклина, внезапно объявившего о его отставке и об участии в незаконных операциях.

– Это вы убили Бена? – спросил Кальвино, наклоняясь над столом.

Ламонт подался вперед и шепнул:

– А ты как думаешь, партнер?

* * *Кальвино шел следом за пожарными машинами. Уличные торговцы уже собрали вещи и покинули Стрип. Но осталось еще достаточно людей, чтобы собралась небольшая толпа. Он локтями растолкал девочек из бара, сутенеров и зазывал, которые собрались перед баром «Африканская Королева». Красные языки пламени вырывались из главного входа, и густой, черный дым клубился над Патпонгом. Фотографы снимали пожарных, стоящих на лестницах, выдвинутых из пожарных машин к крыше «Королевы». Легкий, прохладный водяной туман наполнял воздух. Десятки туристов и полицейских собрались в этом районе. Полковник полиции стоял сбоку от «Королевы» и допрашивал расстроенную мама-сан ; их окружили журналисты, которые что-то записывали. Женщина разговаривала с фарангом -репортером, который интересовался причиной пожара.

– Токсикоманы устроили пожар. Беда от этих мальчишек. Нанюхаются, потом играют со спичками… Это для меня очень плохо, – сказала она. – Но вы не волнуйтесь, я открою бар через четыре недели. Это точно.

Объяснение продуманное, решил Кальвино. Свалить вину на токсикоманов из Клонг Той. Выглядит вполне правдоподобно, подумал он.

Винсент несколько раз попытался – не слишком настойчиво – пробраться сквозь кордон полицейских и пожарных, но каждый раз его оттесняли назад. Надежды не было никакой, он понял это при виде потрескивающих внутри языков пламени. Никто там не мог выжить. Огонь плясал в глазах инь , которые провели вечер, исполняя танец на коленях за выпивку. Пожар был событием, неожиданным и неизвестным, и создавал атмосферу настоящего приключения. Глядя на пламя, Кальвино думал о «Стене», о Бунме, о катои и о доме духов, куда Вичай отнес мешочек с героином. Он вспомнил свой последний взгляд на Вичая в нише. Тот трясся от страха, но надеялся, потому что Кальвино обещал вернуться за ним. Он вспомнил, как Тик отбросила ногой револьвер. Вспомнил Бена Хоудли, сующего палец в дырку на месте уха чучела циветты. Раскаленной жар пламени поглотил все, уничтожил и превратил в пепел, словно всего того, о чем помнил Винсент, никогда не существовало.

Несколько часов спустя, после того, как пожар потушили, но тонкие струйки дыма еще вырывались из выгоревшего помещения, Кальвино вошел внутрь и обошел то, что осталось. Обугленное тело мальчика нашли в комнате наверху. Винсент стоял рядом с Праттом, который приехал в гражданской одежде, когда тело, пахнущее сгоревшей плотью и дымом, проносили мимо. Лицо его узнать было невозможно, но Кальвино знал, кто это, и полковник знал, почему это случилось.

– Чанчай сворачивает операцию, – сказал Пратт. – Он испуган, и мы его ищем. Мы хотим, чтобы он подтвердил то, о чем мы уже подозреваем.

– Твой друг из управления, который является его партнером, – сказал Кальвино, делая упор на слове «партнер». Он в упор смотрел на Пратта, думая о том, как трудно ему было показаться на глаза всем остальным сотрудникам управления в гражданской одежде. – Он тебя уволил, да?

Пратт улыбнулся и поддел носком туфли расплавленный комок, который, Кальвино был уверен, представлял собой все, что осталось от чучела циветты из бара «Африканская Королева».

Вдалеке жалобно завывал тенор-саксофон. Мелодия «Ист-Ривер-драйв» плыла сквозь жаркую, темную ночь подобно реквиему. Такси остановилось у высоких железных ворот с кольцами колючей проволоки наверху. Внутри находился огороженный участок, где жил Пратт. Дом стоял в глубине переулка, отходящего от Сой Джусмаг, улицы с большими домами-крепостями для американских военнослужащих. Слуги полковника знали Кальвино и звали его « кхан Уини». Винсент расплатился с таксистом и подошел к охраннику, спящему на стуле с жесткой спинкой, натянув пластиковый козырек шапки на глаза. Сыщик кашлянул. Никакой реакции. Тогда он протянул руку и легонько потряс охранника за плечо. Тот подскочил, открыл глаза и поправил шапку.

– Кхан Уини, – произнес он. – Не говорите кхану Пратту. Я засыпаю, когда слышу музыку.

– Давно он играет?

Охранник склонил голову набок, послушал саксофон, взглянул на часы, потом зевнул и вытянул руки над головой.

– Почти два часа, – ответил он, отпирая ворота.

– Это всегда неприятности, – сказал Кальвино.

Охранник кивнул и закурил сигарету, которую достал из-за уха.

– Жена уехать. Дети уехать. Уехать в Чанг Май, – высказал он предположение. – Она уехать вчера ночью. Она тоже плакать. Дети плакать. Только Най не плакать, но у него очень болеть сердце.

– Он один? – спросил Винсент, сделал два шага внутрь двора и остановился, чтобы послушать саксофон.

– Он один, – ответил охранник, закрывая за ним ворота.

Подъездная аллея шла через пышный сад с громадными пальмами, шелестящими в ночи и отбрасывающими тени на газон. И сад, и дом вызывали потустороннее ощущение заброшенности; словно все, что было сказано, осталось здесь и повисло в воздухе. Ни детей, ни жены, ни слуг. После пожара в «Африканской Королеве» Пратт практически не произнес ни слова, отгородился стеной молчания. И эта стена так и осталась. Полковник сел в свою машину и поехал домой.