Кристофер Мур - Дом духов

– Мани с детьми уехали не из-за этого, – сказал Винсент, поднимая листовку с кофейного столика. Проглотил двойной скотч. – Есть что-то другое.

Пратт кивнул, запрокинул голову, и голос его стал еще более гневным.

– Вчера Мани позвонил неизвестный. Грозили заложить бомбу.

Кальвино вздохнул и снова наполнил свой бокал. У него было такое чувство, будто он входит в кошмарный сон другого человека. В один из тех кошмарных снов о замкнутом пространстве, где нет окон и дверей, и куда бы ты ни бежал, натыкаешься на стену.

– Убийства в порту Клонг Той, – продолжал Пратт. – Вот как их называли внутри управления. Я проверил всех, кто связан по службе с подразделениями рейнджеров, приписанными к границе с Бирмой или к порту. И составил список из шести человек. Но все улики указывали на то, что это один и тот же человек – полковник Нара. Он водит «БМВ» с номером, соответствующим номеру, который вы видели на Сой Сорок один.

– Черт, я так и знал, что это коп, – сказал Кальвино. – А теперь он преследует тебя.

Полковник наполнил бокал друга, потом повернулся и посмотрел на бар. Его пальцы были прижаты к прозрачному стеклу; он посмотрел вниз, словно что-то вспомнил.

– Я написал докладную в Отдел служебных расследований о том, что Лек, вероятно, невиновен. Выбитое из него признание было фальшивым. Я привел доказательства против Нары.

Раздался крик дтук-гае [30]; он напоминал нечто среднее между отрыжкой после пива и сдавленным воплем.

– Я рекомендовал начальнику начать расследование.

– И он сказал, что это плохая идея.

– А я сказал: «Возможно, кто-то внутри управления скрывает детали убийства Хоудли. Я считаю, что это может быть полковник Нара».

Пратт повернулся и посмотрел из окна в ночь. Дтук-гае замолчал, и стало необычайно тихо. Полковник казался взвинченным, готовым сорваться; он был возбужден, как человек, для которого семья дороже всего, а ей угрожают, и это не пустые угрозы.

Все начинало проясняться. Убийце Хоудли должны были помогать. Та афера слепого с тремя бандитами. Катои в коридоре над баром «Африканская Королева». Вспоротый живот Тик. Засада на канале. Убийца в грузовике, груженном бутылками с водой. Подростки-токсикоманы в Клонг Той с перерезанным горлом. И цепочка мертвых фарангов , которые снимали девушек в барах Патпонга. Такое количество убийств может произойти только в том случае, если обладающий властью человек не опасается за свою безопасность. Возможно, Филип убил Хоудли. Но ему нужна была информация и наемные убийцы для остального. Инстинкт Пратта указывал в нужном направлении. Он знал, как все происходит в Бангкоке, как убивают людей и как некоторые продажные полицейские неразборчивы в том, кто им платит.

– Ты начал войну внутри управления, – сказал Кальвино. – Людям это не понравится. Это означает, что им придется встать на чью-то сторону.

В первый раз за этот вечер Пратт улыбнулся:

– Именно так и сказал начальник.

* * *Уже рассвело, когда Кальвино приехал на квартиру Кико. Она встретила его у двери в белом кимоно, с зачесанными наверх волосами, что открывало ее длинную, стройную шею.

– Я так беспокоилась, – сказала она.

Когда Винсент наклонился к ней и поцеловал, он услышал из дальней спальни тихий, нежный, сонный голосок, окликнувший ее по имени. Это был детский голосок. Кико молча ускользнула прочь и вернулась через две минуты, ведя за собой крохотную фигурку в длинной желтой ночной сорочке. Она держала ребенка за руку. Девочка, с отпечатком складок подушки на правой щеке, с торчащими в разные стороны волосами, смутилась, когда подошла к нему.

– Вини, это моя дочь Лиза.

Лиза смотрела на него снизу большими черными глазами, наполовину спрятав лицо в складках кимоно Кико.

– В моем старом районе жили девочки по имени Лиза, – сказал Кальвино.

– На японском языке Лиза означает «мудрая и элегантная».

– Она такая и есть.

– Она моя дочь.

– Сколько ей лет?

– Лиза, скажи мистеру Кальвино, сколько тебе лет.

Лиза смотрела на него и моргала, слегка приоткрыв рот. Потом подняла пять пальцев на одной руке и один палец на другой – и снова прижалась к боку матери.

– Она не может уснуть. Сказывается сдвиг времени при перелете. Правда, дорогая? – Кико поцеловала девочку, осторожно наблюдая за Кальвино. – Теперь попрощайся с мистером Кальвино и ложись в постель.

– Вини. Зови меня Вини, ладно?

Лиза кивнула, и Кико отвела ее обратно в спальню. Он ждал один в гостиной. Кико жила на пятнадцатом этаже комплекса кондоминиума через дорогу от госпиталя Самитивей. На него навалилась усталость, когда он подошел к раздвижной стеклянной двери, отодвинул ее и вышел на балкон. «Значит, это ее дочь», – подумал он. Его собственная дочь жила на другой половине земного шара. Мелоди, должно быть, сейчас в школе. Винсент подумал о том, как она сидит в классе. Иногда он мысленно просматривал пленку, на которой она двигалась. У него дочь. У Кико дочь.

– Ты мало говоришь о Лизе, – сказал Кальвино, когда она вышла на балкон.

Кико сжала руками перила, сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.

– Ты прав. Мужчины не любят женщин с довесками. Матери-одиночки не так уж популярны.

– Некоторые женщины не любят мужчин с довесками, – сказал Кальвино. Внутри себя он все время слышал голос, который шептал: «Ты должен рассказать ей о Вичае».

Кико отвернулась от перил и уставилась на госпиталь и парковку. Бангкок был городом, где браки испаряются. Слишком много доступных молодых женщин.

– Почему ты осталась в Бангкоке? – спросил он. «Вичай мертв. Скажи ей сейчас. За этим ты и пришел».

– Ты не понимаешь, – ответила Кико. – Я – японка. Я не могу вернуться матерью-одиночкой. Нас никогда не примут. Мы будем изгоями, потому что он нас бросил. Даже здесь, в Бангкоке, японская община нас наказывает. Лиза не может посещать японскую школу. Она их смущает, как и ее мать. Японки не хотят напоминания о том, что может произойти с их браком в Бангкоке. Поэтому Лиза ходит в Международную школу. Но она очень плохо говорит по-английски. Это моя вина. Я говорю с ней по-японски. Когда она навещает своего отца, тот говорит с ней по-японски.

Ей было больно от накопленного груза всех потерь. Это была ночь боли, которая бродила по улицам, поражая жертв наугад, шепча в лунном свете: «Вы действительно думаете, что вам ничего не грозит? Думаете, вы всё знаете? Думаете, что фундамент у вас под ногами реальный и прочный?» Сокрушительное стечение обстоятельств заглушало внутренние голоса в такие ночи и каким-то жестоким образом загоняло людей в ловушки и заставляло их вспомнить, насколько мало от них зависит так называемое «будущее». Кико, в своем ослепительно-белом кимоно, с залитым слезами лицом, сделала еще один глубокий вдох, чтобы справиться с собой.