Оса Ларссон - Кровавая жертва Молоху

Майя Ларссон выдвинула ящик и достала пачку сигарет.

– Рассказывай! Куришь?

Ребекка покачала головой. Майя закурила и выпустила дым через нос. Встав рядом с плитой, она потянула за металлическую цепочку, открывающую вентиляционное отверстие.

– Кто-то заколол ее во сне.

Майя Ларссон закрыла глаза и опустила голову, словно пытаясь осознать то, что только что рассказала Ребекка.

– Прости, я, наверное, кажусь… Но тут все дело в моей маме. Ей не так долго осталось. Я живу тут только для того, чтобы побыть с ней до конца. Такое ощущение, что во мне не осталось эмоций.

Внезапно она уставилась на Ребекку напряженным взглядом.

– Маркус!

– С ним все в порядке, – сказала Ребекка. – Он не пострадал.

– Ты хотела попросить меня взять его к себе?

– Не знаю. Ты в состоянии позаботиться о нем?

Лицо Майи Ларссон приобрело суровое выражение.

– Так-так. Стало быть, его мамочка сказала «нет». Может быть, у нее травма позвоночника? Или трубу в доме прорвало? Она хоть спросила, как он?

Ребекка вспомнила рассуждения матери о том, что муж бросит ее, если она заберет старшего сына. Она даже не поинтересовалась, как он себя чувствует.

– Конечно же, я позабочусь о нем, – сказала Майя Ларссон. – Само собой. Если никого другого нет. Правда, сейчас из-за мамы… Я почти все время провожу в больнице. Даже не знаю, как мне все это увязать. И к тому же он меня не знает. Я ведь здесь не живу, как уже было сказано, только сейчас, когда мама… И я совсем не умею обращаться с детьми. Своих у меня никогда не было. О господи ты боже мой! Мир сошел с ума. Я позабочусь о нем. Ясное дело, я заберу его к себе.

Ребекка открыла блокнот.

– Кто называл ее шлюхой?

– В каком смысле?

– Кто-то написал это слово над ее кроватью.

Майя Ларссон смотрела на Ребекку проницательным взглядом, словно пытаясь разгадать суть своей гостьи. Как лиса, замершая в кустах, пытающаяся понять, кто этот чужак, забредший в ее лес, – враг или друг. Наконец она решила ответить. Голос ее звучал тихо и мягко. Серебряные змеи извивались у нее на голове.

– Я знаю, кто ты, Ребекка Мартинссон. Дочь Микко и Вирпи. Ты вернулась сюда. Хотя я и не знала, как ты сейчас выглядишь. Видела тебя один раз, когда ты была еще маленькая. Ребекка, ты сама знаешь, как оно бывает тут, в деревне.

– Нет, не знаю.

– Возможно, не знаешь. Ты все-таки прокурор. Тебя они побаиваются. А вот с Суль-Бритт…

Майя покачала головой, как бы показывая, что у нее нет сил рассказывать всю историю с самого начала.

– Продолжай!

– Зачем? Народ здесь, в деревне, гнусноватый, но они ее не убивали. А расскажи я тебе, ты пойдешь всем задавать вопросы. И тут выяснится, что я доносчица. И мне камнями выбьют все окна.

– Кто-то заколол ее, – жестко произнесла Ребекка. – И не одним ударом. На теле сотни ран. Я ее видела. Ты намерена мне помочь?

Майя Ларссон положила ладонь на затылок и уставилась на Ребекку.

– Ты умеешь уговаривать.

– Умею.

– Знавала я твою мать. Мы с ней обычно вместе ходили на танцы. Она была красавица. За ней мужики волочились толпой. Потом она повстречала твоего папу и вышла за него замуж, а я перебралась в другое место, и мы потеряли связь друг с другом. Суль-Бритт иногда тоже ходила с нами, но она была помоложе. Но мы ее брали, потому что она моя кузина. И вдруг она залетела. И родила сына, Матти, когда ей было всего семнадцать. А папаша свалил еще до того, как малышу исполнился год. Я даже не припомню, как этого козла звали. Он уехал, все у него сложилось прекрасно, устроился водителем погрузчика на «Скании». Ну, как бы там ни было, Суль-Бритт встретила нового парня. Потом и с ним рассталась. А потом у нее появился еще один. Он пил. Приводил домой дружков, они пили и шумели. Так что моя сестра его выставила. И этого оказалось достаточно. Матти стали дразнить в школе, говорили, что мать у него проститутка и что она пьет.

– Она действительно пила?

– Да, она и впрямь пила многовато. Однако, сама знаешь, это дело любят многие. Но она стала тем человеком, на которого последний неудачник может поплевывать свысока. Туда же и все старухи в деревне, у которых хоть какой-то мужик да есть. Мне кажется, жизнь с полным идиотом переносится легче, если убедить себя, что лучше уж жить с таким, чем вовсе без него. Потому что тогда у тебя, по крайней мере, жизнь приличнее, чем у других. И самому можно пить со спокойной совестью. Потому все и решили, что Суль-Бритт пьет больше них. И когда она идет по деревне, пропустив стаканчик, – она пьяная, фу, какая срамота! А все остальные приходят к ней, в каком бы виде они ни были. Суль-Бритт была тем человеком, к которому шли мужики, напившись, поссорившись с женой или получив пинка под зад. Тут они брели к ней на заплетающихся ногах. Она поила их кофе, не более того. Я точно знаю. Не то чтобы я считала, что это вообще имеет значение, но, во всяком случае, дело обстояло именно так. А затем они отправлялись домой к жене, или к соседу, или к дружку и хвастались, что трахались с ней. Гнусное вранье. Попытка выдать желаемое за действительное. Вот так. Кое-кто называл ее шлюхой. Просто не понимаю, зачем она осталась здесь. Не понимаю, зачем ты вернулась сюда.

Ребекка посмотрела в окно. Снег? Несколько заплутавших снежинок парили в воздухе, словно не могли решить, упасть им или снова воспарить.

Ей не хотелось все это слышать. Не хотелось слышать о своих родителях. Ей не нужна была правда о той Курравааре, которая не принадлежала ей.

«Гораздо проще держаться на расстоянии от всего этого теперь, когда я стала взрослой, – думает Ребекка. – Мне не нужно общаться с этими людьми. Другое дело, когда я была маленькой. Тогда они сидели в моем классе. У меня не было шансов против них».

– Ей кто-нибудь угрожал?

– Над Маркусом издевались деревенские дети. Они ведь все вместе едут в город по утрам на школьном автобусе. И Суль-Бритт пошла к директору школы, чтобы об этом поговорить. Родители рассердились – на Суль-Бритт! За то, что она посмела обвинить их детей. Однако моя сестра не отступила и ответила им, когда Луиза и Лелле Ниеми кричали и ругались, стоя у нее под дверью. Они делали такие мелкие пакости, из-за которых в полицию не обратишься. Например, врубают дальний свет, когда встречаются с тобой на темной дороге. И – да, они называли ее шлюхой. Беззвучно произносили это слово, когда сталкивались с ней в магазине в городе. А Маркус умолял бабушку ничего не говорить и ничего не делать, потому что будет только хуже. Их сынок мимоходом сталкивает мальчишку в канаву или в сугроб. Отбирает у него вещи. В прошлом году она купила ему три новых рюкзака. Маркус сказал, что потерял их. Неправда, ничего он не теряет.

Достав из мойки грязную посуду, Майя заткнула раковину пробкой и стала наливать воду, складывая тарелки, стаканы и вилки обратно в пенящуюся воду.