Оса Ларссон - Кровавая жертва Молоху

– Говори напрямую с Вилли. Я так его воспитал – что надо все обсудить напрямую с тем, кого касается дело. Или как, Вилли? Лицом к лицу. Все как есть.

Вилли кивнул и сжал губы.

– Ты и твои друзья, – сказал Кристер, обращаясь к Вилли, – я хочу, чтобы вы оставили Маркуса Ууситало в покое. Раз и навсегда.

– Какого черта? – заныл мальчишка. – Ничего я такого не делал. Я уже говорил – я ничего не делал. Скажи ему, папа.

– Все в порядке, Вилли, – произнес Лелле Ниеми, кладя руку на плечо сыну. – Надеюсь, ты не станешь называть моего сына лгуном?

– Лгун и трус, – сказал Кристер. – И обижаешь слабых. Мне жаль тебя, Вилли. Потому что таким вещам человек учится дома. А я намерен заставить тебя прекратить обижать Ууситало. Я рад, что могу это сделать. Мне не наплевать на Маркуса.

– Что ты такое несешь? – зашипел Лелле Ниеми. – У этого Маркуса Ууситало серьезные проблемы. Мамаша его бросила, папашу насмерть сбила машина, а бабушка…

Он не закончил предложение, а вместо этого присвистнул и поднес большой палец ко рту в знак того, что она пила.

– А теперь ее убили, и об этом написано в «Экспрессен» и везде и повсюду. Это большая трагедия, но не надо, черт подери, замешивать сюда моего сына.

– Да, с какой стати? – затявкала госпожа Ними. – Что вы пристали к ребенку? Это преследование со стороны полиции.

– Я знаю, чем занимаешься ты и твои дружки, – сказал Кристер Вилли. – Вы издевались над ним с тех пор, как он начал ходить в подготовительный класс. Вы называете его девкой или гомиком, кидаете в него снежками, внутри которых лежат камни, кладете ему в портфель собачье дерьмо, сбиваете его с ног, когда проходите мимо. Но теперь вам придется это прекратить.

Вилли пожал плечами.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Что, полиции нечем заняться, кроме как преследовать обычных Свенссонов? [39]– спросил Лелле Ниеми. – Разве ваша задача – не воров ловить? И проваливайте отсюда. Разговор окончен.

– И прекратите цепляться к обычным людям, – эхом повторила госпожа Ниеми, глядя на Кристера Эриксона с нескрываемым отвращением.

Кристер посмотрел ей в глаза и смотрел до тех пор, пока она не отвела взгляд.

– Но в том-то и дело, – заговорил Свен-Эрик Стольнакке, который до тех пор ни проронил ни слова, – что ты совсем не обычный Свенссон, Лелле Ниеми. Ты сидишь на инвалидности уже два года.

– У меня хлыстовая травма [40], – ответил Лелле.

– Но ты по-прежнему работаешь маляром. Хотя и неофициально.

– Это клевета, – тявкнула госпожа Ниеми. – Я думала, что это запрещено законом.

– Ты вообще о чем? – проговорил Лелле Ниеми.

– Хороший у вас бассейн, – спокойно продолжал Свен-Эрик, – в семье две новенькие машины. Если проверить ваши кредитные карточки, то там наверняка найдутся поездки на Рождество в Таиланд и еще много всякого разного. Разве так бывает? Разве можно жить на широкую ногу, имея пенсию мужа и зарплату жены, работающей на полставки, и троих детей? Такие факты наверняка заинтересуют отдел по борьбе с экономическими преступлениями.

– Кроме того, на карте мы наверняка найдем закупки краски оптом, – добавил Кристер Эриксон.

– В таких делах найти свидетелей обычно не составляет труда. Народ становится на удивление откровенен и разговорчив, лишь бы их самих не засадили. Нанять один раз маляра и заплатить ему черным налом – не такое уж серьезное преступление. Но то, чем занимаешься ты…

Чета Ниеми молчала, словно воды в рот набрав. Вилли беспокойно переводил взгляд с одного на другого. На телеэкране стареющая голливудская звезда с религиозным фанатизмом нарезала огурец.

– Тут возможны разнообразные последствия, – продолжал Свен-Эрик. – То, что ты, совершенно работоспособный человек, получаешь пособие по инвалидности – грубое мошенничество. Кроме того, ты занимаешься незаконным бизнесом. Грубое нарушение налогового законодательства и закона о бухгалтерской отчетности.

– Тюрьма, – произнес Кристер. – На несколько лет. А когда выйдешь, ты узнаешь, что судебный исполнитель давно описал и конфисковал виллу и все твое имущество, и твоя семья сидит в унылой съемной квартире, и тебе настало время выплачивать государству задолженность по налогам, а ты даже не можешь открыть собственное предприятие, потому что тебе запрещено заниматься бизнесом. И остается только гнуть спину на дядю за зарплату и жить на прожиточный минимум.

– Ты не обычный Свенссон, – дружелюбно проговорил Свен-Эрик. – Обычные Свенссоны работают и платят налоги, чтобы твой парень мог ходить в школу, чтобы у тебя была асфальтированная дорога, по которой ты можешь ездить на своей машине. Они оплачивают твою пенсию. А ты всего лишь паразит.

– Но меня, – продолжил Кристер, – более всего интересует Маркус Ууситало. Я не намерен ничего говорить коллегам из отдела по борьбе с экономической преступностью, если ты скажешь этому молодому человеку, чтобы он оставил в покое Маркуса Ууситало. Это касается и твоих дружков, Вилли. Оставьте Маркуса в покое – раз и навсегда.

– Но я же не… – завыл было Вилли.

– Заткнись, – прервал его Лелле Ниеми.

Затем тихо проговорил:

– Ты все слышал. Оставь его в покое.

– Мы уходим, – проговорил Кристер Эриксон и поднялся. – Но мне кажется, вам стоит обсудить эту ситуацию между собой – какой вариант вам ближе. Я даю вам маленький шанс. Но один взгляд, одно слово – и я позвоню куда надо. С терпением у меня плохо.

– Ну что, нам удалось сделать этот мир чуточку лучше? – спросил Свен-Эрик, когда они шли обратно к машине.

Из дома донесся визг госпожи Ниеми, а Лелле что-то кричал ей в ответ, но слов было не разобрать.

Они сели в автомобиль. Кристер собирался отвезти Свена-Эрика домой.

– Нет, – ответил Кристер. – Эти детишки просто найдут себе другую жертву. Но мы сделали мир немного лучше для Маркуса. На сегодня мне этого достаточно.

После того как главный управляющий Фаст погиб в результате несчастного случая на камнедробилке, Яльмару Лундбуму пришлось приехать в Кируну.

Щепка воспользовалась этим и уволилась. Много раз она мысленно проделывала это, мучаясь бессонницей по ночам. Называла его должником. Говорила, что, если бы он взял на себя должную ответственность, Элина была бы жива. Все произошло из-за того, что он отвернулся от нее.

Но теперь Щепка стоит в кухне и покорно слушает, сколько гостей будет к ужину – инженеры и их жены.

Когда Лундбум закончил, она делает книксен. Просто с ума сойти можно. Когда она произносила свои гневные ночные речи, в них не было и намека на книксен. Тогда господин директор был раздавлен осознанием своей вины. А Щепка была неумолима. Стояла перед ним, произнося правду в глаза, как ангел мести.