Энн Перри - Опасная скорбь

– Мы с констеблем Лоули обшарили весь дом, особенно комнаты слуг, но пропавших драгоценностей не нашли. Как, собственно, и следовало ожидать.

Монк кивнул. Версия об ограблении была давно отвергнута. Драгоценности наверняка спустили в канализацию, а серебряная ваза, скорее всего, потерялась задолго до убийства.

– Что насчет ножа?

– На кухне их полно, – сказал Ивэн, спускаясь с крыльца вслед за Монком. – Выглядят довольно зловеще. Кухарка говорит, что все ножи на месте и ничего не пропало. Если воспользовались одним из них, то его тут же вернули на кухню. Вы думаете, что виновен кто-то из слуг? Почему? – Он недоверчиво поморщился. – Ревнивая горничная? Не поделили любвеобильного лакея?

Монк фыркнул.

– Гораздо вероятнее другое. Она что-нибудь узнала.

И он рассказал Ивэну обо всем, что сумел сегодня выяснить.

В Олд-Бейли Монк прибыл в полчетвертого и потратил еще полчаса на то, чтобы с помощью лести и угроз проникнуть в зал, где шел к завершению процесс над Менардом Греем. Рэтбоун как раз произносил заключительную речь, и Уильям был немало удивлен, не услышав риторических украшений, пауз и прочувствованных восклицаний. Адвокат казался ему человеком самовлюбленным, тщеславным, педантичным, а главное – склонным к актерству, и Монк ожидал чего-нибудь подобного. Но Рэтбоун говорил спокойно, поражая меткостью определений и безупречностью логики. Он не делал попыток поразить присяжных или апеллировать к их чувствам. Или он сдался, или осознал наконец, что вынесенный присяжными приговор должен быть еще принят судьей, к которому и следует взывать о сострадании.

Жертвой убийства был джентльмен благородного происхождения, человек из высшего общества. Но то же относилось и к Менарду Грею. Он долго носил на своих плечах груз знания о чудовищных мошенничествах, жертвами которых становились все новые невинные люди, и эта страшная ноша наконец побудила его к действию.

Монк смотрел на лица присяжных и понимал, что они будут просить о снисхождении. Но поможет ли это?

Невольно он поискал глазами Эстер Лэттерли. Она обещала прийти. Монк уже не мог думать о деле Грея, чтобы не вспомнить при этом Эстер. Она просто не могла не появиться здесь сегодня.

Леди Калландра Дэвьет сидела в первом ряду рядом со своей невесткой Фабией Грей, вдовствующей леди Шелбурн. По другую руку от матери сидел Лоуэл Грей, бледный, собранный, не отрывавший взгляда от брата на скамье подсудимых. Трагедия, казалось, лишь прибавила тому достоинства, уверенности в своей правоте, которой так не хватало ему прежде. Всего ярд отделял его от матери, но Монк-то знал, какая пропасть разделяет их на самом деле.

Леди Фабия напоминала каменное изваяние: белая, холодная, неумолимая. Иллюзии ее рухнули и погребли саму леди Фабию. Осталась одна ненависть. Изящные черты лица как будто стали резче, заострились; в уголках рта залегли безобразные морщины; подбородок заметно выпятился; на тонкой шее напряглись жилы. Если бы из-за ее слепоты не погибло столько людей, Монк бы ей посочувствовал. Но сейчас, глядя на нее, он ощущал лишь страх. Сын, которого она боготворила, погиб. С его смертью жизнь для Фабии утратила всякое очарование. Один лишь обожаемый Джослин мог ее развлечь, развеселить и утешить лестью, что она по-прежнему обворожительна и неотразима. Уже то, что он побывал на войне и вернулся раненый, являлось для нее большим горем. Но вскоре Джослин Грей был избит до смерти в собственной квартире на Мекленбург-сквер – и это уже было выше ее сил. Увы, ни Лоуэл, ни Менард не заменят ей Джослина; да она им и не позволила бы. Любовь и нежность, которую могли бы дать ей другие сыновья, остались бы невостребованными. Печальные открытия Монка, расследовавшего это дело, переполнили горькую чашу ее горя, чего Фабия ему никогда не простит.

Розамонд, жена Лоуэла, сидела рядом с мужем, серьезная и сдержанная.

Судья кратко подвел итог, и присяжные удалились на совещание. Публика осталась сидеть – каждый боялся, что его место могут занять и он пропустит кульминацию разыгравшейся драмы.

Монк хотел бы знать, как часто приходилось ему присутствовать в зале суда, когда решалась участь арестованного им человека. Вся документация, которую он вел, обрывалась до передачи очередного дела в суд. Читая о разоблаченных им преступниках, он тщательно выискивал между строк сведения о самом себе. Судя по этим записям, Монк был человек дотошный, не упускающий ни одной важной детали, обладающий блестящей интуицией, позволявшей ему из разрозненных осколков истины воссоздать цельную картину, неизменно опережая в своих открытиях менее одаренных коллег. Его гнало безудержное честолюбие, шаг за шагом продвигался он по служебной лестнице – ценой бессонных ночей, кропотливого труда и внезапных озарений. Карьера его была стремительна. Он очень редко ошибался и не прощал ошибок другим. Им восхищались, но, кроме Ивэна, никто не любил. И неудивительно! Образ, вырисовывающийся на основе сохранившихся записей, и в самом Монке не вызывал ни малейшей симпатии. С Ивэном же они встретились уже после несчастного случая, и дело Грэя было их первым общим расследованием.

Ожидание длилось минут пятнадцать, и все это время Монк перебирал разрозненные факты, которые он знал о себе самом, пытаясь домыслить остальное. Странно, но такое впечатление, что личной жизни у него не было вообще – одна работа. Ему даже писем никто не писал.

Вернулись присяжные. Лица у них были напряженные, в глазах – тревога. Гомон в зале мгновенно умолк, и наступила полная тишина, изредка нарушаемая лишь шорохом ткани да скрипом башмаков.

Судья спросил присяжных, вынесли ли они решение и все ли с этим решением согласны.

Те ответили утвердительно, и тогда судья попросил старшину присяжных огласить вердикт.

– Виновен, но мы просим о снисхождении, милорд. Проявите все возможное милосердие в рамках, очерченных законом, сэр.

Монк обнаружил, что стоит затаив дыхание, боясь упустить самую ничтожную часть из того, что сейчас будет сказано. Сзади кто-то кашлянул, и Уильям готов был удавить этого человека.

Здесь ли Эстер? Наверное, тоже с замиранием сердца ждет слов судьи.

Он взглянул на Менарда Грея, поднявшегося со скамьи подсудимых, – одинокого, как никто на свете. И в то же время каждый присутствующий в этом сводчатом, обшитом панелями зале ждал решения его судьбы: жизнь или смерть. Стоящий рядом Рэтбоун – стройнее и дюйма на три ниже ростом, чем Менард, – положил руку на плечо подзащитному: то ли чтобы ободрить, то ли просто дать почувствовать, что за него еще кто-то тревожится.

– Менард Грей, – медленно произнес судья, и лицо его сморщилось, стало скорбным, хотя при желании на нем можно было прочесть сочувствие и разочарование. – Суд признал вас виновным в убийстве. В противном случае присяжным не пришлось бы просить о снисхождении. Что, впрочем, свидетельствует в вашу пользу. Ваш адвокат привел многочисленные доводы, что вы были спровоцированы, и живо описал душевные страдания, которые вы испытывали по вине вашей жертвы. Однако суд не может рассматривать это в качестве оправдания. Если каждый, находясь в душевном расстройстве, будет прибегать к насилию, наша цивилизация рухнет.