Либба Брэй - Пророки

– Могу я видеть Исайю?

Ничего не услышав, Билл предположил, что согласие было выражено жестом – кивком или мановением руки. Сколько таких немых разговоров он пропустил за эти годы? Он слышал, как Мемфис прошел в другую комнату – хотел, конечно, быть рядом с братом. Эти двое были близки – их связь усилило общее горе. Билл на мгновение призадумался, но отмел сомнения прочь – не его миссией было восстанавливать справедливость на земле.

– Не будьте слишком строги с парнем, – мирно сказал он Октавии. Он встал, собираясь уйти, и Октавия подала ему трость и еще одну порцию маисового хлеба, завернутую в промасленную бумагу.

– Спасибо вам, мистер Джонсон.

– Билл.

– Спасибо, Билл. – Она сбилась на секунду. – Боже мой, Господи Иисусе, что, если бы вас не оказалось рядом? Что, если бы он был там один?

– Пути Господни неисповедимы, мисс.

– Заходите в любое время, – сказала Октавия ему в спину. Он уже подходил к калитке.

– Спасибо. Думаю, я воспользуюсь вашим приглашением.

Билл Джонсон ушел в ночь, которая не могла тягаться темнотой с теми местами, где ему приходилось бывать. Достав розу из кармана, он сжал ее в левой руке.

– Прости меня, малыш, прости, – шепнул Билл. Когда он разжал ладонь, посыпался пепел.

Сидя в тихой спальне, Мемфис смотрел, как во сне дышит его брат. Каждый вдох и выдох были немым укором: Где… ты… был… брат?

У него вмиг пересохло горло, и он болезненно сглотнул. Что, если его горе передается Исайе? Вдруг проклятие, предназначенное Мемфису, обернулось против его младшего брата? Ему стало дурно, и на лбу выступил холодный пот.

– Не волнуйся, снеговик, – шепнул Мемфис. – Я все исправлю. Все будет хорошо.

Мемфис положил руки на маленькое тело Исайи, крепко закрыл глаза и принялся ждать, когда его ладони нагреются и странные сны погрузят в транс его разум. Но ничего не происходило. Он так и не почувствовал тепла. Брат продолжал спать, как заколдованный обитатель охваченного заклятьем сказочного замка, а драконоборец Мемфис стоял на другой стороне рва и смотрел на непреодолимую стену.

Он обессиленно сполз на пол и в отчаянии обхватил голову своими бесполезными руками.

Руины старого поселения затерялись в лесу на горе Йотахала, что на языке племени Онайда означает «солнце». Его как раз и не хватало, когда «форд» Уилла полз вверх по узкой расхлябанной дороге через чащу, едва различимую через угрюмые сумерки. Начал идти ранний октябрьский снег. Легкие пушинки танцевали в свете фар. В автомобиле не было нормальной системы подогрева, и Эви, дрожа от холода, скрючилась на заднем сиденье, подскакивая на каждой кочке.

– Уже близко. – Голос Уилла раздался поверх мерного рокота машины. – Ищите раздвоенный дуб, за ним надо повернуть.

– Я ничего не сделала, просто шла мимо, – произнесла Эви, возвращаясь к предыдущей теме. Она не могла прийти в себя после встречи с фанатиками на ярмарке. – Ничего такого.

– Это не твоя вина. Нет ничего страшнее слепоты человека, уверенного в том, что он абсолютно прав, – сказал Уилл. Он сидел за рулем в позе испуганной цапли, крутя головой туда-сюда и стараясь разглядеть дорогу – похоже, не хотел доверять Эви и Джерихо все поиски. – Регистратор в муниципалитете сообщил мне, что культ Братии возродился в последние годы.

– Но кому это нужно?

– Когда некоторым дремучим людям кажется, что мир движется вперед слишком быстро, они стараются оттянуть его назад силой своего животного страха, – объяснил Уилл. – Давайте лучше будем надеяться на то, что они задержались на ярмарке. Страшно подумать, что€ они могут устроить, если обнаружат нас за раскопкой могилы сына их пророка.

Справа от дороги, где стояли узловатые деревья с корой, похожей на облезающую кожу, Эви увидела амулет из телячьей кожи, украшенный знакомой пентаграммой. Он висел на голой ветке, жутковато покачиваясь на ветру, и Эви непроизвольно запахнула пальто поплотнее и прикрыла обнаженную шею.

– Судя по всему, мы уже очень близко.

– А вот и раздвоенный дуб. – Джерихо показал на массивное дерево из двух извилистых стволов, сплетенных в странном танце.

Уилл свернул с дороги и припарковал машину в укрытии пышного кустарника.

– Надеюсь, что этот лес сможет скрывать нас столько, сколько понадобится.

Уилл достал из багажника керосиновую походную лампу, разжег ее и настроил огонь так, чтобы он светил как можно меньше, вручил Эви карманный фонарик, вынул две лопаты и одну из них отдал Джерихо. Пока он всем этим занимался, Эви задумалась о мрачной цели их поездки. Перекинув лопату через плечо, Уилл махнул лампой в сторону впечатляющего горного склона, покрытого лесом.

– Сюда, – сказал он и повел их по едва различимой тропинке. Свет заходящего солнца окрашивал леса в темно-серый цвет. Эви пыталась представить себе, как маленький Джон Гоббс жил и рос в подобной изоляции, вдалеке от цивилизации, обычных людских разговоров и суеты, и эти угрюмые леса были его единственной компанией.

Подъем оказался крутым, и у Эви быстро устали ноги. Она искренне радовалась, что надела удобные туфли с маленьким каблуком. Воздуха не хватало, и каждый новый вдох давался ей с большим трудом. Оглянувшись назад, она уже не могла различить машину, спрятанную за кустами.

– Нам… еще… долго? – запыхавшись, выдохнула она. Ее мускулы ныли от боли.

– Почти, – еле прошептал Уилл. Подъем и ему давался нелегко.

Будто по мановению волшебной палочки подъем выровнялся, тропинка под их ногами разгладилась. Оказывается, она обвивалась вокруг самого крутого склона холма, и теперь перед их глазами сразу открылась панорама. Запыхавшаяся Эви забыла о том, что нужно дышать.

– Леди и джентльмены, Старый Бретрин, – тихо произнес Уилл.

Они стояли перед замшелыми руинами поселка.

На опушке беспорядочно стояли полуразрушенные хижины, будто рассыпанные из перевернутой корзины. Рассохшиеся двери криво повисли на ржавых петлях, выбитые окна глядели угрюмо и жутко, как пустые глазницы черепов. Заброшенный каменный колодец оброс плющом и вьюнами. Мощенная камнем дорожка еще виднелась через слой мха и клевера, она, изгибаясь, уходила куда-то в лес. Слева от них журчание реки смешивалось с чириканьем птиц и стрекотанием сверчков. Когда свет от фонаря Эви отразился в глазах лисицы, она испуганно отпрянула. Животное потрусило дальше от них в лес, и фонарь заходил ходуном в трясущихся руках Эви.

– Старый молельный дом, – сказал Уилл и направился к развалинам в форме квадрата в центре поселка, где тихо, как в мавзолее, лежали полуистлевшие, обгорелые бревна. Эви осторожно переступила через остатки порога, заросшего сорняками, и вошла внутрь. Несмотря на постоянные разглагольствования Уилла о природе зла, она оказалась полностью не готова к тому, что почувствует. Это была почти осязаемая тяжесть голодной жестокости, словно касавшаяся ее кожи. Старый молельный дом Братии хранил в себе очевидную печать зла, присутствовавшего здесь годами. В шуме ветра ей почудился детский смех, хор стонущих голосов и жутковатый шепот. Ей захотелось все бросить и убежать прочь, как можно дальше отсюда. Но где можно было скрыться от вездесущего зла?