Эрик Сунд - Девочка-ворона

Когда она научит его ощущать себя одновременно жертвой и преступником, он все поймет.

Он сделается животным, а она – тем, кто решает, поддаваться животному своим инстинктам или нет. Вместе они образуют идеального человека, в котором свободная воля управляется одним сознанием, а физические инстинкты другим.

Ее инстинкты смогут находить выход через него, и это будет доставлять ему наслаждение.

Никого из них нельзя будет считать ответственным за поступки другого.

тело

окажется состоящим из двух существ: животного и человека.

Жертва и преступник.

Преступник и жертва.

Свободная воля в сочетании с физическим инстинктом.

Два антипода в одном теле.

комната

оставалась почти совсем темной, и она зажгла лампочку на потолке. Мальчик очнулся, и она дала ему попить, обтерла его потный лоб.

Потом наполнила в маленьком туалете таз теплой водой и вернулась обратно. Маленьким полотенчиком обмыла мальчика водой с мылом и тщательно вытерла.

Перед тем как уйти обратно в квартиру, она сделала ему новый укол снотворного и подождала, пока он снова вернется в бессознательное состояние.

Он уснул, положив голову ей на грудь.

Посетители, как всегда, представляли собой смесь местных художников, не слишком известных музыкантов или артистов и случайных туристов, пожелавших познакомиться с якобы богемным районом Сёдермальм.

На самом же деле эти кварталы были самыми мещанскими и этнически гомогенными во всей стране, и в этой части города жило больше журналистов, чем в любой другой точке Швеции.

Этот район также принадлежал к рекордсменам по количеству преступлений, но в СМИ его всегда представляли как популярный и интеллектуальный, а не как криминогенный и опасный.

Слабость, подумала Виктория Бергман, презрительно фыркнув. Уже полгода она проходит терапию у Софии Цеттерлунд, а чего они достигли?

Поначалу ей казалось, что беседы ей что-то дают, она могла делиться своими чувствами и мыслями, и София Цеттерлунд ее терпеливо выслушивала. Поначалу.

Потом ей стало казаться, что она ничего не получает взамен. София Цеттерлунд просто сидела с таким видом, будто спит. Когда Виктория действительно откровенничала, София холодно кивала, что-то записывала, перебирала бумаги и с отсутствующим видом теребила маленький магнитофон.

Она достала из сумки пачку сигарет, положила ее перед собой и стала нервно постукивать пальцами по столу. Недовольство сдавило грудь.

Оно накапливалось там давно.

Несколько дней, месяцев. Лет.

Слишком долго для того, чтобы хватало сил с ним справляться.

Виктория сидела в уличном кафе ресторана, на Бундегатан. Переехав в Сёдермальм, она часто ходила сюда выпить бокал вина, а иногда даже два.

С первого же раза Виктория почувствовала себя здесь уютно. Персонал был приятным, без излишнего панибратства. Она терпеть не могла назойливых барменов, которые после нескольких посещений начинают называть тебя по имени. От этого она чувствовала себя человеком, наведывающимся в заведение слишком часто, чего не допускало ее представление о собственном “я”.

Виктория Бергман видела перед собой вяло-сонное, незаинтересованное лицо Софии Цеттерлунд, и внезапно ей в голову пришла мысль. Она достала из кармана пиджака ручку и выложила на стол три сигареты.

На одной она написала “СОФИЯ”, на другой – “СЛАБАЯ”, на третьей – “СОННАЯ”.

Затем написала через всю пачку “СОФИЯ ЦЦЦЦЦЦЦЦЦЦ…”

Закурила сигарету с надписью “СОФИЯ”.

Все едино, думала она. С визитами покончено. Чего ради ей идти туда снова? София Цеттерлунд называет себя психотерапевтом, но она слабый человек.

На улицу вышел повар, закурил сигариллу. Кивнул Виктории, как старой знакомой, и она улыбнулась в ответ.

Несмотря на вечер пятницы, ресторанчик был заполнен только наполовину. Вероятно, всему виной погода – пасмурно и прохладно. Или не самый интересный день финальных игр чемпионата Европы по футболу.

Владевшая заведением голландско-шведская пара показывала матчи по телевизору, и несколько дней назад Виктория оказалась здесь, когда Голландия встречалась с Францией. Ресторан был до отказа забит живущими в Стокгольме голландцами.

По стенам висели оранжевые флажки с черным голландским львом, тесно переплетаясь с флагами и гирляндами в шведских цветах.

Декорация еще оставалась на месте и, вероятно, провисит до тех пор, пока одна из команд не окажется настолько слабой, что вылетит.

Виктория думала о Гао. Они с Гао не слабые.

События последнего времени так и стояли у нее перед глазами, вызывая в теле почти эйфорию. Однако, несмотря на возбуждение, которое она по-прежнему испытывала, внутри ощущался какой-то зуд неудовлетворенности, недовольства. Будто ей требовалось больше.

Она понимала, что надо подвергнуть Гао испытанию, с которым тот не справится. Тогда ей, возможно, удастся почувствовать то, что она чувствовала вначале. Она сознавала, что хочет увидеть взгляд Гао, а не чей-нибудь другой. Его глаза в тот момент, когда до него дойдет, что она его предала.

Она знала, что подпитывается предательством, как наркотиком, и прибегает ко лжи ради того, чтобы хорошо себя чувствовать, чтобы иметь в своей власти двух человек и самой решать, кого ласкать, а кого бить. Если проявлять непостоянство и произвольно менять жертвы местами, то оба непременно начнут ненавидеть друг друга и каждый окажется готов на все, чтобы только добиться признания.

Когда они достаточно утратят уверенность, нужно сделать так, чтобы они захотели убить друг друга.

Гао – ее дитя, ее ответственность, ее все.

До него существовал только один – Мартин.

Виктория пригубила вина и задалась вопросом, виновата ли она в том, что он исчез. Нет, подумала она. Это не ее вина, ведь она тогда была всего лишь ребенком.

Виноват ее собственный отец. Он разрушил ее доверие к взрослым, и папа Мартина стал для нее носителем коллективной вины всех мужчин.

Он просто хорошо ко мне относился, а я неверно истолковывала его прикосновения, думала Виктория.

Она была сбитым с толку ребенком.

Выпив большой глоток вина, Виктория немного полистала меню, хотя знала, что ничего есть не собирается.

София Цеттерлунд заглянула в магазин шведской моды “Чалламалла” на Бундегатан в надежде найти что-нибудь красивое для пополнения гардероба, но вышла оттуда с маленькой картиной, изображавшей “Вельвет Андеграунд”, старую группу Лу Рида, которой заслушивалась в школьные годы.

Ее удивило, что в магазине продавали также произведения искусства, раньше их там не было. Посчитав картину находкой, она ни секунды не колебалась.