Найо Марш - Смерть в белом галстуке. Рука в перчатке (сборник)

– Видите ли, – пояснил Аллейн, – в делах такого рода нам приходится искать любое отклонение от привычной нормы. Согласен, что данное отклонение кажется совершенно не значимым. Как, увы, и многие другие факты, которые мы вытаскиваем на свет божий. Если не удается увязать их с делом, они отбрасываются. Таков порядок.

– Безусловно. Что ж, могу сообщить вам только одно: заметив, что леди Каррадос чувствует себя неважно, я посоветовал ей уйти и прилечь в женской гардеробной, которая как будто находилась на верхнем этаже, и прислать за мной камеристку, если я понадоблюсь. Не получив никаких известий, я попытался разыскать ее, но не смог. Она вновь появилась позже, сказала мне, что чувствует себя лучше, и попросила не беспокоиться.

– Сэр Дэниэл, вы, случайно, не видели, как устроитель бала Димитри возвращал леди Каррадос ее сумочку?

– По-моему, нет. А что?

– Я слышал, что какое-то время в течение вечера она думала, что потеряла ее, и была очень расстроена.

– Мне она об этом ничего не сказала. Это могло бы объяснить ее нервозность. Я видел эту сумочку. Она была украшена прелестным изумрудом и застежкой из рубинов – старинной итальянской огранки и слишком изысканными, чтобы уснащать ими кусок блестящей тряпки. Но в наше время у людей нет чувства сообразности в аксессуарах. Ни малейшего.

– Я все смотрю на вашу лошадку. Уж вы-то, во всяком случае, умеете ценить прекрасное. Простите, что я на миг отвлекся – просто на эту маленькую лошадку вдруг упал луч солнца. Красная роза с охрой! У меня тоже страсть к керамике.

Лицо Дэвидсона словно осветилось изнутри. Он с готовностью пустился в повествование о том, как оказался обладателем этой вещицы. Его руки дотрагивались до нее так нежно и деликатно, словно это была роза. Они с Аллейном отступили на три столетия назад, в золотой век художественной керамики, что же касается инспектора Фокса, то он сидел молчаливый, словно корпулентный Кортес [29], с раскрытым на коленях блокнотом и выражением стоического терпения на широком степенном лице.

– …что же касается Бенвенуто, – говорил Дэвидсон, который дошел уже в своих разглагольствованиях до итальянского Ренессанса, – то прошлой ночью я видел в одной из комнат Марсдон-Хауса – если только я не полный профан – подлинный медальон работы Челлини. И где, как вы думаете, мой дорогой Аллейн, находилась эта вещица? Какое вульгарное употребление ей нашли?

– Не имею представления, – улыбнулся его собеседник.

– Она была помещена – заметьте просто помещена! – в обработанный на токарном станке золотой футляр с ужасным бриллиантовым замком, да еще и утыкана вокруг бриллиантами. Нет сомнений, это жуткое уродство было определено под вместилище для сигарет.

– И где же находилось это страшилище? – спросил Аллейн.

– В прелестной во всех других отношениях гостиной.

– На верхнем этаже?

– Да. Когда будете там, взгляните сами на это изделие. На него бесспорно стоит посмотреть – как на образчик дурного вкуса.

– Когда вы были в той комнате?

– Когда? Дайте подумать. Да примерно в половине двенадцатого. У меня вчера был экстренный вызов, и хирург-ассистент позвонил, чтобы отчитаться мне.

– Больше вы туда не заходили?

– Нет. Не думаю. Не заходил.

– Вы, случайно, не слышали, – продолжал Аллейн, – как лорд Роберт звонил из этой комнаты по телефону?

– Нет. Нет, я больше туда не возвращался. Но это очаровательная комната. Над каминной полкой полотно Грёза [30], три-четыре по-настоящему очаровательные вещицы на круглом столике с рельефной столешницей, и рядом – это дьявольское порождение. Не могу вообразить человека, у которого хватило вкуса выбрать те, другие, предметы и вместе с тем совершить такое надругательство: взять медальон работы Бенвенуто – притом настоящий шедевр, заметьте – и буквально вцементировать его прекрасной обратной стороной в этот непотребный портсигар.

– Чудовищно, – согласился Аллейн. – Кстати, о портсигарах. Какой портсигар был при вас прошлой ночью?

– Ба! – Необычные глаза Дэвидсона впились в него. – Какое отношение… – Собеседник Аллейна осекся и пробормотал себе под нос: – Оглушен, вы сказали… Да, понимаю. В висок.

– Именно так, – подтвердил инспектор.

Дэвидсон извлек из кармана плоский серебряный портсигар, выполненный с большим вкусом в виде выдвижной конструкции, со скошенными краями. Его гладкая поверхность сияла, как зеркало между двумя изысканно отточенными гранями. Врач вручил его Аллейну.

– Как видите, я не чураюсь откровенной новизны.

Аллейн осмотрел портсигар, провел пальцами вдоль граней.

– Этой штукой можно нанести довольно сильный удар, – заметил Дэвидсон.

– Можно, – согласился Аллейн, – но на его гравировке следы порошка для чистки серебра, и, как мне кажется, он не того типа, что мы ищем.

– Знаете, никогда бы не поверил, что испытаю такое глубокое облегчение, – сказал Дэвидсон. Он выждал несколько мгновений и прибавил, нервно поглядев на Фокса: – Кажется, у меня нет алиби?

– Полагаю, нет, – ответил Аллейн. – Но я бы на вашем месте не стал беспокоиться раньше времени. Таксист мог запомнить, как обгонял вас.

– Было дьявольски туманно, – раздраженно возразил Дэвидсон.

– Полноте, вы не должны нервничать. Ведь остается еще Люси Лорример.

– Действительно, остается Люси Лорример. Она уже трижды звонила сегодня утром.

– Вот видите. Мне придется самому с ней увидеться. Не тревожьтесь; вы сообщили нам несколько важных сведений, не так ли, Фокс?

– Да, сэр. Они отчасти подтвердили те, что мы уже получили.

– Есть что-нибудь, о чем вы хотели бы спросить сэра Дэниэла, Фокс?

– Нет, мистер Аллейн, благодарю вас. Думаю, вы ничего не упустили. Разве что…

– Да? – встрепенулся Дэвидсон. – Продолжайте, мистер Фокс.

– Что ж, сэр Дэниэл, не могли бы вы высказать нам свое мнение о том, долго ли умирал в данных условиях человек с таким состоянием здоровья, как у лорда Роберта Госпелла.

– Да-да. – В голосе Дэвидсона опять прозвучала профессиональная нота. – Да. Не так-то просто дать ответ на этот вопрос. Здоровый человек скончался бы примерно через четыре минуты, если бы убийца полностью остановил доступ воздуха в легкие. Человек с таким состоянием сердца, какое я обнаружил в данном случае, едва ли прожил бы так долго. Жизнь, вероятно, угасла менее чем за две минуты. Он умер почти сразу.

– Понятно. Благодарю вас, сэр.

– Предположим, убийца имел поверхностные познания в медицине и знал о состоянии здоровья лорда Роберта. Мог ли он отдавать себе отчет в том, как мало времени ему потребуется? – спросил Аллейн.

– На этот вопрос довольно трудно ответить. Его поверхностные знания могли не включать сведений об удушении. Я бы сказал, что любой студент-медик первого курса, вероятно, понял бы, что в таких условиях больное сердце откажет очень быстро. Медсестра тоже могла бы это знать. По правде сказать, сейчас я думаю, что и большинство дилетантов сочли бы это вероятным. Фактическое же время в пределах двух или трех минут могло бы и не быть принято во внимание.