Курт Ауст - Второй после Бога

Нунций оглянулся, обнаружил меня и жестом подозвал к себе.

– Переведите, пожалуйста, этот текст, – попросил он и показал на “Видение короля”.

Я прочитал текст:

Сей образ презрения и страстей, коим Спаситель наш Иисус Христос подвергся нас ради и кои претерпел, явился мне в восьмой день декабря рано утром в доме Русенбурга, и я вознес Богу молитву о милости к Евангелической церкви.

Христиан Четвертый. Милостью Божией повелитель Дании. А также король Норвегии.

Я перевел ему это на немецкий.

– Значит, королю Христиану Четвертому во время утренней молитвы было видение и после того он написал эту картину?

– Да, он увидел, сколько презрения и страданий претерпел Иисус Христос ради нас.

У нунция в уголках губ притаилась улыбка.

– Иными словами, вы срывали и сжигали изображения святых, людей, которые отдали свою жизнь за Бога, но выделили место в Доме Божием для видения светского князя, короля, только потому, что он увидел то, что увидел бы каждый христианин, ведущий жизнь в молитвах и самоограничении?

Нунций настроился на диспут, но я был к этому не готов, сейчас я был не в силах спорить о чем-либо. Королевские слова рябили у меня перед глазами, в голове все смешалось: позорный столб, сгнивший деревянный крест, 1689 год…

– Ваш король хотел конкурировать с Сыном Божиим? – В голосе нунция послышалась колкость. Этому архиепископу была открыта истина. Как священнослужитель он умел поставить на место студента вместе с его верой, осмеять ее.

Расстояние, надо сохранять расстояние между нами. Нунций стоял так близко, что мне стало трудно дышать. В замешательстве я стал пробираться между рядами скамеек и наконец сел. Сидел, уставившись в пол под ногами, когда у меня в голове неожиданно возникли знакомые слова – примерно такие слова: Вы придумали называть Папу, епископов, пасторов и монахов религиозным сословием, духовным сословием, тогда как князья, дворяне, ремесленники и крестьяне называются мирским сословием. Странная фантазия и мираж! Но пусть вас это не пугает!..

Пусть вас это не пугает!!! – сказал Лютер. Его слова означали, что ни один пастор или епископ не может считаться более истинным христианином, чем крестьянин или бедный студент. Все христиане религиозны, все они обладают одинаковым статусом и достоинством. Просто они исполняют разные функции.

Духовное сословие – мираж! Не надо его бояться! Я сидел, собираясь с мыслями, собираясь с силами.

– Иисус Христос говорит, – начал я и глубоко вздохнул. – Иисус Христос говорит, что удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие! Но вы… вы позволяете богатым покупать отпущение грехов. А что делать бедным, тем, у которых нет денег, которым едва хватает на кусок хлеба? Неужели они должны выбирать между едой и спасением, тогда как богатые получают и то и другое? – У меня испуганно застучало сердце, когда мое последнее слово долетело до посланца Папы.

Я услышал, как Томас сказал: “Хорошо!” – и увидел, как он одобрительно кивнул мне. Ему нравились такие аргументы.

Нунций сдержанно улыбнулся:

– Человек может допустить ошибку, и ее вредоносное действие распространится, подобно кругам на воде, коснется его и других, принесет вред надолго. Даже после того, как человек уже давно искренне раскаялся и получил отпущение грехов. Наказание Божие может карать одно поколение за другим. Но Господь милостив. Он дал церкви и святому сообществу возможность миловать людей от его имени, давать отпущение грехов. Вспомните, как раскаялся царь Давид после того, как вошел к Вирсавии: “Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня. Не отвергни меня от лица Твоего, и Духа Твоего Святого не отними от меня… Научу беззаконных путям Твоим, и нечестивые к Тебе обратятся”. Бог видит, что раскаявшийся грешник равноценен тому, кто никогда не грешил. – Нунций кашлянул. – Было время, я должен это признать, когда богатым было легко купить себе отпущение грехов, но это было очень давно.

– Сто пятьдесят лет назад, – сказал я. – Тридентский собор [6]. Это все начал Лютер.

“Молодец”, – снова шепнул Томас.

– Как я понимаю, профессора хорошо вас учили. – Нунций кивнул. – Лютер открыл глаза на некоторые… не очень красивые вещи.

– Например, на то, что Католическая Церковь владеет третью всех земель и в то же время считает себя смиренной служанкой Бога, – прервал я его. – На то, что служители Церкви алчут все больше и больше добра и золота, что ее верховные служители живут и едят как князья, в то же время порицая прожорливость и расточительность, на то, что Церковь, которая борется за политическую власть, коей обладают только короли и императоры, не может в то же время быть Церковью простых людей, на то…

Я задохнулся и перевел дух, до меня вдруг дошло, что я сделал. Перебил и обвиняю самым грубым и непочтительным образом своего господина, так не должен поступать слуга и секретарь. Если только его господина не зовут Томас Буберг. Но сейчас моим господином был не Томас. Лютер Лютером, но у меня есть поручение от короля. Из-за этого поручения у меня временно появился другой господин. Этот новый господин – кардинал, архиепископ, посол самого Папы. Этого моего господина зовут Микеланджело дей Конти, и он с нескрываемым раздражением смотрел сейчас на меня… но молчал.

Нунций медленно подошел к кафедре проповедника и стал рассматривать красивую деревянную резьбу. Рассматривал долго, а от тишины, воцарившейся в церкви, у меня по спине бежал пот. Я впал в немилость?

– Другими словами, вы не соблюдаете вторую заповедь Моисееву, запрещающую делать себе кумиров из святых и пророков, но делаете исключение для короля, потому что ему было видение? – спросил он.

Я растерялся.

– Но… – заикаясь, проговорил я, – во второй заповеди ничего не сказано, что нельзя писать картины. Там говорится, что нужно помнить день субботний, чтобы святить его.

– Вы снова извращаете значение слов так, как это теперь выгодно новой Церкви. Может быть… – Нунций показал на женщину с обнаженной грудью перед кафедрой, на которую я любил смотреть во время службы, если только люди не загораживали ее от меня. – Может быть, вы считаете, что на картинах следует изображать распутных женщин и распутную жизнь, и, может быть, вы теперь откажетесь от десятой заповеди, запрещающей желать жены ближнего твоего? Ведь изменили же вы раньше Божии заповеди. Думаю, господин секретарь должен знать, что в его церкви изменили текст законов Божиих? – Нунций повернулся, и его черные глаза впились в меня. – Даже тому, кто здесь на земле является вторым после Бога, Его Святейшеству Папе Клименту Одиннадцатому, не пришло бы такое в голову!