Курт Ауст - Второй после Бога

…меня обнимала рука, теплая, ласковая рука, она гладила меня по голове и голос шептал: “Ты хороший мальчик, Петтер, ты мой мальчик”, и мне хотелось протянуть руки и обнять ее за шею, но неожиданно она начинала кашлять. Этот кашель обрушивался на меня, как летний дождь, ее руки разжимались, она отталкивала меня, поворачивалась ко мне спиной, содрогающейся от кашля, вставала и скрывалась за дверью…

В волнении я вскочил на ноги. Я помнил! Что-то во мне освободилось и открыло щель к тому, что было до пожара! Открыло ласковые руки, голос. Меня зашатало, и я, согнувшись от ветра, двинулся по тропинке в Хорттен. “Ты хороший мальчик, Петтер…” Облака то и дело заслоняли месяц, все меркло и быстро тонуло то в сумраке, то в кромешной тьме, я почувствовал, что должен сесть на камень, на камень в углу двора, на котором я писал разные слова, мне надо было передохнуть. “ Ты мой мальчик”, – сказала она.

Ветер стучал в ворота каретного сарая, по двору пронесся и исчез в темноте пук соломы. Ворота сеновала почему-то были приоткрыты. В ту же минуту что-то шевельнулось возле жилого дома, и вскоре красноватая тень, прячущая фонарь под красным плащом, пересекла двор и скрылась на сеновале. Из-за облаков выглянула луна, мороз покусывал мои босые ноги в деревянных сабо. Скрипел снег. Я помедлил в воротах сеновала, схватил вилы, они были ледяные, отворил ворота настолько, чтобы проскользнуть внутрь и затворил их, спасаясь от ветра и мороза. Потом я тихонько прокрался в темноту, где запах сена щекотал ноздри, и вдруг услышал, как кто-то сказал: “Тсс-с!” Я быстро опустился на колени за небольшой телегой, на которой возили сено. Однако никто не вышел искать меня. Голос исходил из свечения за сеном, я наклонился, осторожно подкрался поближе, мне было страшно… и любопытно, от страха я бы непременно обмочился, не помочись я немного раньше; свет стал ярче, послышалось какое-то бормотание, шевельнулась тень, я отодвинул сено в сторону, наклонился, яркий свет фонаря ударил мне в глаза…

– А-а-а-а!

Я закрыл лицо руками и услышал сам, как я взвыл от боли, – и выбрался из сеновала. Кожа и глаза горели от жгучей боли. Я в панике добрался до бочки с водой и опустил в нее голову, чтобы немного охладить кожу, я то опускал ее, то вытаскивал, ловил ртом воздух и снова нырял головой в бочку, пока кто-то не схватил меня за руку.

– Петтер Хорттен! Господи! Что вы тут делаете?

Я оцепенел, медленно выпрямился, стряхнул с лица воду, но не обернулся. Потом провел рукой по лицу и вытер руку о рукав.

– Мне… мне нужно было охладить голову.

– Но… Вы кричали. Я решил, что вы ушиблись. – Юнкер Стиг обошел вокруг меня, наклонился и в слабом свете внимательно осмотрел мое лицо. – Все в порядке, ничего страшного. – Он вздохнул с искренним облегчением. – Легко получить увечье, когда в такой шторм ветки летают по воздуху, – сказал он и улыбнулся.

Я кивнул и сказал, что я мочился за сеновалом, и летящая ветка угодила мне в плечо.

– Я испугался, но, как оказалось, она не причинила мне вреда. – Мне стало стыдно.

– Да, эти ветки могут причинить тяжелое увечье. У меня был дядя, который погиб в такую ветреную ночь, он ехал верхом через лес, и обломившаяся верхушка дерева упала ему на голову. Она зашибла и его и лошадь. Они погибли. – Юнкер Стиг застегнул мундир, который ветер задрал ему на голову. Волосы у него были растрепаны, без парика он выглядит не таким надменным, подумал я и смахнул воду с головы. Юнкер Стиг показал на дом:

– Я сам вышел, чтобы отлить, когда услышал ваш крик. Пожалуй, я теперь займусь своим делом, если, конечно, вы считаете, что с вами все в порядке.

– Все в порядке. – Я поправил на себе одежду. – К счастью, я не пострадал. – Я быстро пересек двор и вошел в дом.

Меня мучает усталость. Но устало у меня не тело, а голова. Поэтому я решил один день отдохнуть и совершить прогулку по берегу. Барк идет со мной, собирает плавник, заговаривает с рыбаками и снова догоняет меня. Он стал более разговорчивым, но не очень. Ему нравится здесь на острове, я это замечаю, и это мне не по душе.

Я уже давно заметил, что Карине – или ее зовут Катрине?.. – одна из девушек, что работает в лавке у торговца Бурума, неравнодушна к Барку. Хорошенькая невысокая девушка с живыми глазами, каштановыми, как и ее волосы, с дразнящей улыбкой в уголках губ. Мне кажется, что именно она – причина того, что Барк стал более разговорчив. Она тормошит его, заигрывает с ним, заставляет говорить. Ему это нравится. И нравится девушка.

А вот мне это не нравится.

Во мне нежданно-негаданно проснулась тоска. Это случилось два дня назад, когда Катрине (думаю, что ее все-таки зовут Катрине) о чем-то шепталась с Барком за дверью. Они думали, что я сплю, и она рассказывала Барку о каком-то человеке с острова Лэссёйен, который полюбил одну девушку, но так и не признался ей в этом. Она была старшей дочерью в семье, где было так много детей, что со временем им всем стало не хватать в доме места. Девушка, которой тоже нравился тот человек, говорила, что хотела бы поехать в Амстердам, чтобы найти там место служанки и, может быть, выйти замуж, раз уж на острове она никому не приглянулась. Так она говорила многим людям, и в конце концов это дошло до ушей того человека. Он любил ее и понимал, что сейчас самое время попросить ее руки, но был робок и косноязычен и боялся, что этим испортит все дело. В то время он должен был стать хозяином родовой усадьбы, и ему нужны были деньги, чтобы выплатить сестрам и братьям причитающуюся им долю. Поэтому в последний вечер перед ее отъездом он сел и написал два письма. Одно – торговцу Буруму, в котором вежливо просил ссудить его деньгами. И второе – девушке, в котором, приложив множество усилий, написал, что любит ее и хотел бы на ней жениться. Запечатав оба письма, он позвал мальчишку-слугу и отослал его со своими письмами.

Следующий день был для него невыносимо тяжелым. Он ждал ответа на свои письма, но никто ему не ответил. Девушка села на судно, идущее в Амстердам, и он больше никогда ее не видел. А Бурум просто не ответил, и, значит, займа он не получил. В конце концов, этот человек пошел к Буруму и спросил, почему тот не хочет дать ему взаймы и даже не потрудился написать ответ. Бурум с удивлением уставился на него. “Я думал, вы решили надо мной подшутить”, – сказал он, достал письмо, написанное этим человеком, и показал ему. В письме этот человек объяснялся ему в вечной любви и просил выйти за него замуж.

– Этот человек перепутал письма… – прошептала Катрине, и я понял, что она с умыслом рассказала Барку эту историю, что она хотела этим что-то ему сказать.

Я лежу и думаю об этой истории, думаю о судьбе и о случайностях, правящих жизнью человека. Ибо не верю, что Бог занимается чем-то подобным. В это я не верю.