Франк Тилье - Медовый траур

– Отличная работа! Каналы незаконного приобретения животных… Мне это и в голову не пришло…

– Я всего-навсего делаю свое дело.

– А еще что-нибудь знаешь про этого… Венсана Амадора?

– Должность у него красиво называется: биолог лаборатории зоологии членистоногих Парижского музея естественной истории. Двадцать восемь лет, на вид щуплый. После этой истории он переехал и теперь живет в деревушке под названием… Рикбур, это к северу от Парижа. Поселился в бывшей… голубятне.

– Голубятне?

– Ага, это странно, но подробностей пока не знаю… Зато знаю, что сейчас он дома: я ему позвонил и сделал вид, что ошибся номером.

Я на минутку закрыл глаза.

– Из твоих бумаг следует, что это случилось в октябре две тысячи третьего года. Позвони в музей, коллегам Амадора, – может быть, им что-то известно о его поездке в Австралию? Но мне кажется, я уже сейчас знаю ответ. Уверен, что какой-то человек – или даже целая подпольная сеть – рядом с нами поставляет опасных тварей…

Когда Сиберски выходил в коридор, я щелкнул пальцами:

– Постой! Дай мне посмотреть все остальные протоколы…

– Держите. Кстати, а как все прошло с этим хмырем из инспекции?

Я сдержанно улыбнулся:

– Все в порядке…

Как только за лейтенантом захлопнулась дверь, я опустил жалюзи, включил вентилятор и залпом выпил три стакана воды. Психолог… Он посмел натравить на меня психолога… Да уж, наглости Леклерку не занимать…

Я решил немножко отдохнуть, но не успел закрыть глаза – в кабинет без стука ворвалась Дель Пьеро, с безумным, перекошенным от ужаса лицом:

– Комиссар! Пойдемте скорее!

– Что? Что там еще? Очередной кретинский допрос?

Она грохнула кулаком по столу:

– Пошли!!!

Вытащила меня в коридор и подтолкнула к закрытой двери своего кабинета, соседнего с моим:

– Они… они влетели в окно, их там штук десять! Войдите и посмотрите, как он развлекается, этот ублюдок!

– О ком вы?

– Да откройте же дверь, говорят вам!!!

Я осторожно взялся за ручку, потянул – и они ослепили меня мраморной белизной рисунка.

Мертвые головы…

Едва задев меня в полете, сфинксы рванули к Дель Пьеро и вцепились ей в волосы. Она беспорядочно замахала руками.

И тогда большие черные бабочки запищали…

Взбешенный Леклерк комкал в руке послание, найденное на груди одной из бабочек, скрежетал зубами и топал ногами:

– «Потоп из бабочек, в скором времени ждите худшего…» Этот умник играет у нас на нервах, старается выставить нас на посмешище. Ты только погляди в окно!

На улице собралась толпа. Вспышки фотоаппаратов, разинутые рты…

– Кто-то позвонил в «Либерасьон» и, не назвавшись, предложил ровно в шестнадцать часов подойти к нашему дому, чтобы посмотреть, как «бабочки берут штурмом здание уголовной полиции»! – объяснил он. – Сам понимаешь, что тут началось! Телефон не умолкает!

– Да, с ним не соскучишься. Но если бы он хотел сообщить прессе про анофелесов и про малярию, он бы не преминул это сделать. А пока он всего лишь хочет показать нам, что карты у него в руках. Он – игрок.

– Игрок, это точно! И сволочной игрок!

Внезапно появилась Дель Пьеро. Бледная как смерть.

– Ну что? – рявкнул Леклерк.

– Энтомолог осмотрел мою машину под ультрафиолетовой лампой – и там оказались мельчайшие следы феромона. Наверное, я вымазалась, притронувшись к дверце. Курбевуа показал, как это могло произойти. Потом эти летучие гады кидались на все, к чему я прикасалась, даже после того, как вымыла руки!

Леклерк плюхнулся в кресло:

– Понятно, понятно… Так… Вы хотите сказать, этот урод мог выпустить своих бабочек где угодно и они все равно вас отыскали бы, пользуясь только… чутьем?

– Совершенно верно. Почуяв то же самое вещество, которое привлекло их в исповедальню и в дайвинг-клуб.

Я поднял глаза на Дель Пьеро:

– Где он мог приблизиться к вашей машине?

– Да где угодно! На улице, перед красным светофором, у моего дома или даже здесь. А феромон… Феромон нельзя собрать в прямом смысле слова, но оставьте, например, на несколько дней рядом с самками сфинкса какую-нибудь картонку, и эта картонка вся им пропитается. А потом достаточно картонку обо что-нибудь потереть – и на это «что-нибудь» слетятся самцы… Понимаете, о чем я? Совершенно безобидный поступок – это вам не стекло в машине разбить!

Комиссар уже не мог усидеть на месте, он подбежал к окну, высунулся, снова обернулся к нам:

– Церковь в Исси, меловой карьер, дом Тиссеранов, лаборатория с паразитами… У него все схвачено, все дороги размечены, он знал, куда мы отправимся, и, может быть, тогда и действовал. Мазнул этой своей мерзостью по одной из наших машин – и хоп! Дело сделано!

Дель Пьеро, вздернув брови, уставилась на послание, а Леклерк сменил тему:

– Ну хорошо… А что у нас с историями болезни пациентов? Из клиники, в которой работали Тиссераны? Там что-нибудь накопали?

– Пока что три задержания – и три подтвержденных алиби. Отрабатываем все версии. Больше десяти инспекторов копаются в этом день и ночь. Лаконичное описание, полученное сегодня от комиссара Шарко, – рост приблизительно метр восемьдесят пять, широкие плечи, очень низкий голос – наверняка ускорит процесс. Если имя убийцы можно найти на страницах медицинских карточек, мы его найдем.

Окружной комиссар кивнул:

– Отлично. Расширяйте круг поисков: больничный персонал, их семьи, дальние родственники и даже соседский лабрадор… Все понятно?

– Все понятно, – кивнула Дель Пьеро.

А Леклерк сунул в рот сразу три пластинки жвачки и прибавил:

– К этой истории с бедствиями надо отнестись очень серьезно. Отделениям тропических болезней всех научно-медицинских центров региона предписано сообщать санитарным властям обо всех мало-мальски подозрительных случаях повышения температуры или определенного рода недомоганий. Создан специальный комитет.

Он впился в нас глазами – сначала в нее, потом в меня. Я ответил ему таким же пристальным взглядом.

– Надо скорее, как можно скорее его схватить. Я в очень трудном положении, меня то и дело дергают. Используйте все средства, какие понадобятся… Ну, за работу! Нет, Шарк, задержись на минутку…

Он выждал, пока не закроется дверь за комиссаршей. Его лоб прорезали глубокие морщины.

– Что за цирк ты устроил с психологом?

– А вы?

– Послушай! Я только что сказал: у меня очень трудное положение. За мной наблюдают точно так же, как за тобой. Все за всеми наблюдают, ничего тут не поделаешь. Твоя семья, малярия, этот Тиссеран, который помер у тебя на руках, – многовато набирается. Я хочу убедиться, что ты еще в состоянии вести расследование.

– Расследованием руководит Дель Пьеро, а не я – вы уже забыли об этом? Что же до моего душевного здоровья – оно в полном порядке. Спасибо за заботу.