Франк Тилье - Медовый траур

– Днем сюда приходит толпа народу, в том числе немало девчушек. Как, по-твоему, я могу ответить?

– А после закрытия никого не видел?

Он покачал головой:

– Ты единственный, кого я впускаю в парк не по расписанию… Может, зайдешь чайку попить?

– Нет, извини, мне некогда.

Марк был нескрываемо разочарован:

– Ну ладно… Если я могу тебе помочь, если тебе надо… с кем-то поговорить, ты не стесняйся…

Я кивнул и собрался уходить, но тут он спросил:

– А ты теперь приходишь два раза в неделю?

– Что?

– Ну да, вчера, а потом сегодня.

– Вчера? Когда?

Он странно на меня посмотрел:

– Когда? В половине одиннадцатого, почти ночью! Позвонил в домофон, сказал: «Это Франк Шарко. Впусти меня!» Что, уже не помнишь?

Я потер лоб:

– Черт! Что за ерунда? Вчера вечером я вообще не выходил из дому!

У Марка округлились глаза.

– Но…

– Кого ты видел вчера вечером?

– Я… По правде сказать, я особенно не присматривался. Было темно, я заметил только широкие плечи и высокий рост, как у тебя. Правда, ты… даже головы не повернул в мою сторону, и мне это показалось странным, потому что ты всегда со мной здороваешься и прощаешься, но я решил, что ты не в настроении или задумался…

Я теребил пальцами губы:

– А голос? Голос был какой?

– Домофон очень плохо работает, я тысячу раз им говорил, чтобы поменяли! Но нет! И голоса все одинаковые…

Я подался к нему, лицо Марка оказалось так близко, что я почувствовал его дыхание. Все во мне кипело.

– А больше ты ничего не заметил?

– Нет, ничего. Ты… Ну, то есть он опять позвонил в домофон минут через пятнадцать и ушел, не попрощавшись… Этот… какого черта этому типу понадобилось в моем парке?

– Понятия не имею, Марк, ни малейшего понятия, – отозвался я, вытирая лицо платком.

И поплелся прочь по теплому асфальту…

Поезда… Запустить поезда. Арабески рычагов, завитки пара. Надо подумать. Я уселся по-турецки среди рельсов, в самой середине, опустив подбородок на сжатые кулаки.

Сначала он натравил сфинксов на Дель Пьеро, затем переключился на меня и покусился на мои тайные сокровища. Он заразил нас, нанес удар по телу изнутри, после чего принялся за наши души. Как ему удалось так глубоко залезть в мою личную жизнь?

Так что же получается? Кто мог догадаться про розарий? Это место… Наше место… Никто о нем не знал. Изуродованный ствол нашего ясеня – там, где были наши инициалы… Точно! Это девчонка! Она кому-то все рассказала! Кому-то моего роста, моего телосложения… Кто он?

Франк, тебе плохо? Расскажи мне! Я готова тебя выслушать.

Отстань! Сейчас не время. Понятно?

Запустив сразу все электрические локомотивы, я разбудил лязгающую сталь, довел мощность до предела…

Сначала он насилует мой организм, потом истребляет память о жене, уничтожает мое прошлое. Почему? Почему? Почему?

Никогда у меня так сильно не дрожали руки. Я обливался по́том, пересохшее горло пылало печным жаром. Мне опять надо принять ее – волшебную таблетку. Опасный, но необходимый наркотик.

У меня за спиной послышался свист. Я обернулся. Девчонка! Она расхаживала взад и вперед в глубине гостиной, не сводя с меня кошачьего взгляда. Откуда она взялась на этот раз?

– Черт!!! Ну-ка иди сюда! Мне надо сказать тебе пару слов!

– Никому не рассказывай, Франк, что знаешь меня. Даже и не думай! Это наша с тобой тайна! Ты никогда не должен открывать эту тайну! Никогда! Не то…

Я резко вскочил на ноги, кипя яростью, со сжатыми кулаками. Хотел броситься к ней, но споткнулся о мчащийся состав и упал. Правда, в последний момент я успел инстинктивно протянуть вперед руки, чтобы приземлиться на ладони и предотвратить железнодорожную катастрофу, но все же один из тоннелей взорвался, левым плечом я разрушил вокзал и уничтожил в его окрестностях всю поддельную жизнь: коровы, человечки, кусты… все разломано.

Я вскочил и кинулся через гостиную ее ловить, но девчонка уже выбежала в коридор.

С грохотом захлопнув входную дверь, я запер ее на два оборота и крикнул:

– Я больше не желаю видеть тебя здесь, поняла?!!

Почему я и на этот раз оставил дверь открытой? Я рухнул навзничь, закрыл лицо руками.

Ты сдаешься, Франк, ты сдаешься. Соберись, милый. Тебе трудно жить без нас, но ты должен привыкать. Так надо! Другого выхода нет, любимый. Поверь мне, другого выхода нет…

Я встал, пошарил в кармане штанов, покрытых пылью и паутиной. Коробочка с таблетками… Она исчезла! Должно быть, я потерял ее в том проклятом тоннеле, у Амадора… В аптечке ничего не осталось. Шкафчик в ванной – пусто. Черт! Черт! Черт!

Но мне надо выпить таблетку, просто необходимо. Любую, что угодно, все равно какую… Вилли…

Зазвонил мобильник.

– Шарко!

Сиберски.

– Комиссар! Куда вы подевались? Я уже на месте, рядом с Амадором!

Я посмотрел на часы. Четверть девятого.

– Надо же… время прошло незаметно…

– Вы что, еще дома? Но сейчас такие пробки, что вам потребуется несколько часов, чтобы…

– Ладно, ты… из-за этого… не волнуйся, начинай без меня! Я уже еду!

В последний раз, перед тем как покинуть эту разворошенную могилу, в которой неутомимо копошились раненые поезда, я поглядел на собственные руки, на одичавшие пальцы – они безостановочно дрожали, как у наркоманов…

Постучал в соседнюю дверь, но Вилли не отозвался.

Таблеток нет… Как поведет себя мой организм?

Неспешные шаги полуночников удалялись по улице, среди мирного шороха кленов и медлительного шелеста лип. Монмартр, вознесенный над серыми, туманными, зажатыми в тисках Парижа домами, был на фоне розовой фрески сумерек полон жизни.

Я то и дело застревал на плотно забитых дорогах столицы, а потому добрался до Сиберски только к десяти часам вечера, и затылок у меня к тому времени одеревенел от напряжения. Потусторонние голоса не оставляли меня в покое, и несколько раз я лишь в последний момент успевал затормозить, не врезаться в чужую машину. Где-то там, в голове, напевала дочка, жена требовала, чтобы я продолжал битву жизни, слова приходили, уходили и тотчас возвращались снова, возвышенные самыми лучшими намерениями. Конечно, эти голоса желали мне добра, но когда они уже от меня отстанут?..

Лейтенант ждал меня на террасе кафе, в ухо его был плотно вставлен маленький наушник. С дороги я дважды звонил ему на мобильник, надеясь услышать что-то новое, но мексиканец так до сих пор и не появился.

Перед нами, на освещенной площади, выстроились правильными рядами прилавки с насекомыми. В прозрачных коробочках кружили мухи, сновали муравьи, мелькали божьи коровки. Под взглядами праздных зевак или страстных охотников за редкими сокровищами оживал целый мир, полный гула, шорохов, упорядоченного копошения. Богомолы, синие бабочки-морфиды, жуки-отшельники… Левый край рынка омрачал картину омерзительными рядами пауков. Волосатые лапки, напряженные брюшки. Туристы кривились при виде этого изобилия жвал, некоторые распаленные болезненным любопытством женщины были близки к истерике.