Курт Ауст - Судный день

Гости разобрали белый хлеб, намазали его маслом и сверху положили курятину, а затем дошла очередь и до миски с вязким золотисто-коричневым соусом, которым полагалось полить курицу. Хозяйка потянула меня за руку.

– Если положить сверху кусочек масла, то вкус получится самый пикантный, – сказала она и шаловливо хихикнула, будто девчонка.

Я послушно положил сверху кусочек масла и, с предвкушением дожидавшись, когда масло растает, принялся за еду. Сдобренное тертым хреном и пряностями мясо восхитительно пахло, а рот наполнился удивительным вкусом, так что на какой-то миг я позабыл об убийстве и злодее.

– Вы воистину сотворили с этим ужином чудо, – сказал я, поднимая бокал в честь хозяйки.

Нищенка удивленно посмотрела на меня. Подняв в ответ свой бокал, хозяйка довольно кивнула.

– Вы добавили миндаль? – поинтересовался я, пережевывая мясо. Хозяйка визгливо рассмеялась и во всех подробностях поведала рецепт, а я мысленно поблагодарил Томаса за уроки такой непростой науки, как застольные беседы.

Гости непринужденно болтали, время от времени прерываясь ради наслаждения вкусной едой, и тогда беседа сменялась чавканьем и причмокиванием. Мы выпили за хозяев, а в ответ хозяин предложил поднять бокалы за Томаса Буберга, за чей счет был устроен весь этот пир. Просияв, Томас отмахнулся ножом и ложкой.

– Госпожа фон Хамборк…

– Зовите меня Гертой! – заливисто рассмеялась трактирщица, отхлебывая вино.

– Госпожа Герта, вы – настоящий ангел кулинарии! Вам с Марией удалось сотворить чудо, обойдясь лишь самым простым! Я с истинным удовольствием расскажу о вашем постоялом дворе друзьям и коллегам. Подумать только – в обычном сельском трактире мы едим прекрасными серебряными приборами, а напротив нас стоят достойные аристократа канделябры! Неужели подобное возможно? – И профессор вопросительно взглянул на хозяина.

Мы ждали ответа, но фон Хамборк тщательно вытирал рот салфеткой. Я понял, что объяснение нас ждет обстоятельное.

– Семейство фон Хамборк, – начал он, – принадлежит к древнему купеческому роду Более двух сотен лет род наш вел торговые дела в немецком городе Гамбурге. Мой дед расширил дело, начал торговать с Голландией и Висбю и достиг немалых в том успехов. Когда торговля перешла к моему отцу, он решил и дальше развивать дело – хотел получить место на Копенгагенской бирже. В тысяча шестьсот семьдесят четвертом году он отправил меня в датскую столицу – прощупать почву, оценить коммерческие возможности и утрясти формальности, если идея окажется стоящей. Я был тогда совсем юнцом, мне и девятнадцати не исполнилось, но я из кожи вон лез, чтобы доказать свои купеческие таланты. Я был младшим из пяти братьев, и отцовское расположение было для нас предметом вечной борьбы, а расположение отец выказывал только тем, чьи торговые договора были лучшими, а цифры в колонке “кредит” – самыми большими. – Господин Хамборк быстро взглянул на жену. Он будто спрашивал ее совета.

“Тут что-то кроется…” – подумалось мне.

– В то время я был помолвлен с девушкой по имени Герта Неубауэр. Ее отец был заместителем директора одного небольшого банка в Гамбурге. Впоследствии она стала моей дражайшей супругой. – Он улыбнулся жене и поднял в ее честь бокал.

Я вновь почувствовал, что за его словами и улыбкой кроется какая-то тайна, но никак не мог понять, что за чувства скрыты в этой улыбке. Сожаление? Мольба о прощении? Я повернулся к Томасу – интересно, заметил ли он? Но Томас широко улыбнулся хозяйке, и мы дружно подняли бокалы за ее здоровье.

– Через два года было бы… – фон Хамборк растерянно умолк и начал нервно теребить салфетку, – через два года должно было исполниться… – он наконец взял себя в руки, – мы отпразднуем двадцать пятую годовщину нашей свадьбы… Если на то будет воля Божья.

Мы вновь подняли бокалы за хозяев.

– Я посовещался с местными купцами, добился аудиенции у короля, который рассказал мне о будущих государственных планах, и решил, что Копенгаген прекрасно подходит для торговли. Отец купил нам место на бирже, и мы вложили деньги в несколько крупных торговых сделок. К сожалению, отношения со Швецией ухудшились, и, как всем присутствующим известно, это привело к войне между Данией и Швецией. Из-за войны предприятия, в которые мы вложили средства, обанкротились, и в тысяча шестьсот семьдесят шестом году я запер дверь нашей конторы, расторг договор с биржей и вернулся обратно в Гамбург. Из-за войны все мои планы потерпели крах, – не поднимая глаз, хозяин отхлебнул вина, – к Иванову дню мы обвенчались и собирались поселиться в Любеке, где у отцовской фирмы имелся филиал. Однако я проникся любовью к Дании, а моей супруге хотелось жить в сельской местности, поэтому на свадьбу батюшка преподнес нам этот хутор, – трактирщик умолк и радостно огляделся, – во время Тридцатилетней войны прежние владельцы хутора сочувствовали Швеции и поэтому рассорились с Датским королевским домом. Когда Фредерик Третий стал единовластным правителем Дании, они бежали за границу, и хутор стоял заброшенным. Неподалеку отсюда проходит оживленная дорога до Рибе, а моя супруга любит общество, поэтому пятнадцать лет назад мы открыли здесь трактир, – фон Хамборк улыбнулся Томасу, – надеюсь, загадка столового серебра для вас разгадана.

Томас чуть кивнул и заверил хозяина, что он ни в коем случае не хотел проявлять излишнее любопытство. И он надеется, что не проявил неучтивости.

Хозяин рассмеялся и уверил Томаса, что ничего такого не было.

Мария принесла добавки и разлила напитки – плотнику пиво, а остальным – вино.

Я принялся намазывать хлеб маслом, когда, наклонившись ко мне, нищенка спросила:

– Из какого места в Норвегии ты приехал?

От растерянности я чуть было не выронил нож, а перед глазами у меня вдруг ясно, словно при вспышке молнии, промелькнули виды родного края. Нищенка говорила со мной по-норвежски – в этом сомнений не оставалось.

– Я из Хорттена, – выпалил я, не задумываясь. Я никак не мог прийти в себя от удивления, что эта экзотическая женщина заговорила вдруг на моем родном языке.

– А где находится Хорттен? Возле озера Суэнванне? – поинтересовалась она.

Я схватил стакан и жадно хлебнул вина в надежде, что в голове от этого прояснится. Значит, она приехала не с этих далеких континентов – Африки или Америки. Она из Норвегии! Судя по диалекту, она из мест, расположенных намного севернее моего родного хутора, – она выговаривала слова отрывисто и словно печально, четко произнося звук “к”.

Я отставил бокал и сконфуженно рассмеялся:

– Хорттен – это обычный хутор возле фьорда, к югу от Суэна. На западном берегу фьорда. Переплываешь его – и ты в Хорттене. У нас там переправочная станция, а хозяин хутора – вроде проводника. Помогает королевским людям найти дорогу. Хорттен расположен недалеко от Тонсберга. – Я перешел на норвежский. Отбросив скромность, скажу, что за несколько месяцев, проведенных в Дании, я весьма неплохо выучил датский и с той самой минуты, как в августе сошел на причал в Копенгагене, ни словом не обмолвился по-норвежски. Поэтому вновь заговорить на родном наречии было несказанно приятно. Мы немного поговорили о Норвегии. Родилась она где-то далеко на севере, в землях, которые называла саамскими. Она была саамкой и сказала, что это не то же самое, что норвежцы.