Курт Ауст - Судный день

– Кто-нибудь может подтвердить ваши слова? У вас есть свидетели?

Сперва она непонимающе посмотрела на Томаса, но затем осознала смысл вопроса, и в глазах ее сверкнул гнев.

– Да как вы смеете?! Вы что же, профессор, действительно полагаете, что я могла убить мужчину, с которым меня связывали подобного рода отношения?! Вы недостаточно хорошо знаете меня, профессор!

– Верно, – спокойно согласился Томас, задумчиво рассматривая ее лицо, – недостаточно.

Он поднялся и, подойдя к камину, поворошил угли и подбросил дров. Вернувшись к столу, он встал позади ее стула, так что госпоже фон Хамборк пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него.

– А ваш супруг – он мог убить графа?

Она выглядела изумленной, однако ее реакция и новая волна гнева показались мне притворными.

– Вы… вы недостойный человек! Как вы можете…

Она поспешно вскочила, опрокинув стул, и быстро двинулась к выходу, вышла в коридор и с шумом захлопнула за собой дверь. Мы озадаченно смотрели на дверь, пока Томас не шевельнулся:

– Хм… инте… – Он умолк и взглянул на меня.

– …ресно, – договорил я за него, и мы рассмеялись.

– А ведь такой возможности она не исключает. – Поджав губы, Томас снова посмотрел на дверь и довольно кивнул. – Значит, мы разгадали еще одну загадку относительно личности нашего лжеграфа. А именно – почему он назвался разными именами.

– Как это? Неужели разгадали?

Томас с досадой взглянул на меня:

– Знаешь, Петтер, иногда можно подумать, что уши у тебя находятся на том месте, на котором ты сидишь. Трактирщица же практически выложила перед нами готовое объяснение. Она сказала, что когда граф явился сюда в первый раз и представился – то есть сказал: “Жюль Риго, капитан”, он прямо на полуслове запнулся, прикусил губу и рассердился. Задайся вопросом – почему, Петтер. Почему он повел себя таким образом?

Томас дожидался моего ответа. И почему же? Отчего мы вдруг умолкаем на полуслове? Потому что решаем умолчать о чем-то. Или, возможно, сомневаемся. Или хотим вспомнить что-то. Но ведь он-то назвал собственное имя – вряд ли его получится забыть!

Ну да, имя! Меня вдруг осенило.

– Назвав собственное имя, он ошибся! Ну конечно! Он должен был представиться графом, но в суматохе позабыл об этом!

Томас широко улыбнулся мне в ответ, и я радостно рассмеялся.

– И какие выводы мы можем сделать о капитане в графском обличье? – спросил Томас.

– Что для него подобный маскарад был непривычным.

– Верно. И в связи с этим мне сразу вспоминается дата на расписке – семнадцатое ноября. Допустим, что именно тогда он и должен был начать играть роль графа. Получается… дай подумать… что к моменту приезда сюда ему уже полагалось привыкнуть к своему новому облику. Но, возможно, за эти две недели ему не понадобилось прикидываться графом – может статься, он вспомнил об этом, лишь приехав на постоялый двор. Но в суматохе вспомнил не сразу. Непонятно только… – Прикрыв глаза, Томас потер переносицу. – Герцог. Похоже, этот герцог – хороший друг нашего южного соседа. Но вот длинные руки, которые надо обрубить… – Томас вопросительно посмотрел на меня. – Это, конечно, сказано образно, и, тем не менее, зачем отрубать руку своему приятелю?

Этот вопрос я оставил без ответа.

– Что толкает на предательство того, кого считаешь скорее другом?

– Не знаю. Женщина… Или деньги… – предположил я и понял, что знаю об этом не больше, чем куча навоза может знать об одеколоне.

– Деньги! – Профессор щелкнул пальцами. – А ведь ты прав: расписка! Возможно, в ней кроется разгадка. Графу платят за предательство герцога… – и тут улыбка на лице профессора сменилась гримасой досады, – вот только денег у него явно не было – достаточно посмотреть на его вещи. Нет, что-то здесь не сходится… – Он покачался на каблуках, а затем подтянул к себе стул и уселся. – Будь добр, приведи священника.

– Якоб Магнус Фриш, вы – пастор. В настоящее время прихода у вас нет, а направляетесь вы в Шелланд. Откуда вы приехали на этот постоялый двор?

– Как я уже говорил сегодня вечером, я ехал из Рибе, – бесстрастно проговорил священник.

– По какому делу вы ездили в Рибе?

– Я попросил перевести меня в приход ближе к королевской столице, где живет моя сестра, а в Рибе дожидался разрешения.

– Вы получили разрешение на перевод в приход Факсе Херред. – И, не дожидаясь подтверждения, профессор продолжал: – А где вы проживали до этого?

– Как я уже рассказывал профессору, у меня был приход в Хиндрупе, – в голосе священника зазвучало недовольство.

– Хиндруп находится возле самой границы с Готторпским княжеством, верно?

– Да.

– Вы когда-нибудь бывали в княжестве?

– Да.

– То есть проезжали через Фленсбург и бывали в Гольшстейнских землях?

– Да, само собой разумеется.

– Часто? И по какому делу?

– Границы, воздвигнутые человеком, не остановят слово Господне! И если дети Его нуждаются в утешении и в помощи, то меня не остановить!

– А разве в княжестве нет других священников?

– Есть. Но и священники, и простой люд нуждаются в утешении и поддержке, пока они вновь не стали подданными датского короля.

Томас понимающе кивнул и внезапно переменил тему:

– Где вы находились в момент убийства графа?

Священник пристально посмотрел на Томаса – такой взгляд я и прежде замечал у него: глаза горели, словно он пытался прожечь тело собеседника и прочесть его мысли. Однако ни единый мускул не дрогнул на его суровом, изборожденном глубокими морщинами лице. И ответ прозвучал спокойно и сухо:

– Я сидел в харчевне, о чем профессору уже известно.

– Мне известно, что, когда мы с Петтером приехали сюда, вы действительно сидели в харчевне. А где вы находились до нашего приезда? Вы долго здесь сидели?

– Перед ужином я был в комнате – по обыкновению, возносил молитвы Господу, – ответил пастор.

– Значит, до ужина вы все время находились в комнате и никуда не выходили?

– Именно.

– Вообще никуда?

Священник прищурился, но промолчал.

Вздохнув, Томас махнул рукой:

– Простите, преподобный Якоб, мою назойливость и грубость, но задача действительно сложная и щекотливая, а с решением ее тянуть нельзя. Думаю, вы со мной согласитесь.

Немного успокоившись, пастор снизошел до легкого кивка:

– Соглашусь. И постараюсь вам, по возможности, помочь, но прежде меня еще никогда не подозревали в… – пастор испытующе посмотрел на меня, – в чем-то подобном.

– Почему вы покинули свой приход в Хиндрупе?

Лицо священника скривилось, будто от боли, и ответил он не сразу.

– Прошлой зимой моя супруга, Сигне, умерла. Изнуряющий недуг, унесший ее жизнь, истощил и мои силы. Я чувствовал, что в Хиндрупе покоя мне не будет, и решил поискать его в другом месте. Теперь я надеюсь обрести умиротворение рядом с сестрой – других родственников у меня не осталось, – в его голосе вдруг послышалась тоска по смерти, какая – как мне казалось – свойственна лишь старикам.