Элизабет Джордж - Всего одно злое дело

По рассказам Скуали, еженедельные поездки семейства в Лукку в рыночный день были именно тем, что они искали. Мать ребенка отправлялась на свою йогу, ее любовник и дочь на mercato , а там мужчина и девочка расставались, и ребенок шел слушать уличного музыканта и наблюдать за его пуделем. И это был идеальный момент для ее похищения, решил Ди Массимо; но, естественно, похищение не могло быть совершено кем-то столь же заметным, как частный детектив. Поэтому он поручил это Роберто Скуали.

– Но кажется, что ребенок ушел со Скуали по доброй воле, – сказал Сальваторе. – Все выглядит, как будто она слушается его распоряжений, потому что уходит с рынка по пути, по которому никогда раньше не ходила, а он идет за ней.

Ди Массимо кивнул.

– Все было сделано для того, чтобы не испугать девочку. Я передал ему слово, которое он должен был сказать, чтобы убедить малышку, что ей не о чем беспокоиться.

– Слово?

– Khushi .

– А что это значит?

– Не знаю. Мне самому его сообщили.

Ди Массимо продолжил свой рассказ. Роберто должен был сказать Хадии, что пришел от ее отца. Он передал Скуали поздравительную открытку, которую, как ему сказали, написал ее отец. Роберто должен был передать открытку, а затем сказать это самое волшебное слово Khushi , которое было, видимо, чем-то вроде «сезам, откройся» для получения ее полной поддержки. После того как она уйдет с ним, он должен был отвезти ее в безопасное место, где девочка должна была находиться до тех пор, пока Микеланджело не сообщат, что ее можно освобождать. Тогда же ему сообщат, где это должно произойти. Он должен был передать эту информацию Роберто Скуали, который должен был забрать девочку, отвезти ее на точку и оставить там ждать того, что должно было произойти потом.

Сальваторе почувствовал подступившую тошноту.

– А что должно было произойти потом? – спросил он ровным голосом.

Ди Массимо не знал. Ему сообщали только маленькие отрывки плана, по мере того, как в этом возникала необходимость. И так происходило с самого начала.

– Чей же тогда это был план? – спросил Сальваторе.

– Я же уже сказал. Человека из Лондона.

Линли пошевелился на стуле.

– Вы хотите сказать, что с самого начала вас нанял человек из Лондона, чтобы вы похитили Хадию?

Ди Массимо затряс головой. Нет, нет и еще раз нет. Как он уже говорил, сначала его наняли, чтобы он нашел девочку. И только после того, как она была найдена, к нему позже обратились с заказом на организацию ее похищения. Он не хотел соглашаться – bambina не должна разлучаться со своей мамашей, vero ? Но когда ему рассказали подробности об этой мамаше, о том, что она уже однажды бросила эту самую девочку почти на год и уехала вслед за своим любовником… Это было неправильно, это было плохо, это не было comportamento [266]любящей мамочки. Поэтому он согласился украсть девочку. Естественно, за деньги. Которые он до сих пор, кстати, полностью не получил. Вот и верь после этого иностранцам.

– И этим иностранцем был… – спросил Линли.

– Как я уже говорил, Дуэйн Доути. План от начала и до конца был разработан им. Зачем ему было нужно, чтобы девочку похитили, а не просто вернули папаше?.. Этого я не знаю и никогда не спрашивал.

Сестра Доменика Джустина собирала клубнику, когда ее вызвали. Она отрезала ножницами ягоды от веток. Во время работы женщина тихонько напевала Ave [267], которая ей особенно нравилась. И эта светлая мелодия переносила ее между кустами, как мотылька, чего с ней никогда не случалось за все то время, что она находилась в этом месте.

Долгий период наказания наконец закончился. Доменика вымылась в ванне и надела новую одежду, смазав свои многочисленные раны мазью, которую сама же и приготовила. Эти раны скоро перестанут сочиться гноем. Таков был путь любящего всех Бога.

Когда Доменика услышала свое имя, она распрямилась среди кустов клубники – и увидела, что из монастыря пришла новообращенная, в белой вуали, которую развевал легкий бриз. Сестра уже видела молодую женщину, хотя и не знала ее имени. Плохо зашитая заячья губа уродовала ее лицо и сообщала ему выражение вечного горя. Ей было не более двадцати трех лет. То, что она была в этом возрасте новообращенной в ордене монашек, показывало, что здесь она не так давно.

– Тебя хотят видеть, и немедленно, – сказала новообращенная.

Душа сестры Доменики Джустины закружилась у нее в груди, как голубка в лазурном небе. Она уже многие годы не была в священном здании монастыря, с того самого дня, когда узнала, что ей не разрешается жить среди добрых сестер, которые проводили там свою земную жизнь в полной безгрешности. Ей позволялось только входить на несколько шагов в кухню на pianoterra . На пять шагов от двери до громадного деревянного стола, где Доменика оставляла для монахинь то, что собирала в саду, что делала из овечьего молока или что получала от курочек. И даже туда она могла входить только тогда, когда на кухне никого не было. То, что Доменика знала именно эту монашку, которая позвала ее, было случайностью. Просто она видела, как та приехала вместе с родителями в один из солнечных летних дней.

– Mi segua [268], – сказала новообращенная Доменике и повернулась, уверенная, что та выполнит ее приказание.

Сестра Доменика Джустина сделала так, как ей велели. Она бы хотела смыть грязь с рук и, может быть, поменять одежду. Но быть приглашенной в монастырь – а ведь именно это должно было произойти, ведь правда? – было даром свыше, от которого она не могла отказаться. Поэтому Доменика отряхнула руки, сняла полотняный фартук, сжала в руке розовый шип, спрятанный в кармане, и пошла за монахиней.

Они вошли через величественные парадные двери – несомненно, еще один подарок Доменике и, кроме того, добрый знак. Они прошли туда, где раньше располагалась громадная soggiorno [269]виллы, стены которой возносились к купольной фреске; на последней прекрасный бог Аполлон мчался на своей колеснице по лазурному небу. Все остальные настенные фрески были давно закрашены белой краской. А большие, покрытые шелком divani , на которых раньше располагались гости виллы, давно были заменены на простые деревянные скамейки, ровными рядами расставленные перед таким же скромным и грубо вырезанным из дерева алтарем. Он был покрыт тонкой накрахмаленной тканью. На ней стояла изысканная золотая дарохранительница с единственной свечой, стоящей в подсвечнике из красного стекла. Свеча в красном означала, что Святые Дары находились в алтаре. Перед ним они преклонили колени.

В воздухе витал незабываемый аромат ладана, аромат, который сестра Доменика Джустина не вдыхала уже многие годы. Она обрадовалась, когда монашка велела ей ждать перед алтарем; кивнула, встала на колени на твердые каменные плиты пола и перекрестилась.