Анри Шарьер - Мотылек

– Как поживаете?

– Спасибо, нам бы хотелось, чтобы вы оказали нам услугу.

– С удовольствием, если смогу.

– У нас содержатся три высланных француза. Они проникли на остров нелегально и пребывают здесь уже несколько недель. Они уверяют, что приятели высадили их на Тринидаде, а сами отправились дальше. Мы понимаем, что это трюк, цель которого – вынудить нас предоставить им другую лодку. Мы обязаны удалить их с острова, и я, к большому сожалению, буду вынужден передать их в руки представителя властей с первого французского судна, которое зайдет в наш порт.

– Видите ли, месье, я постараюсь сделать все от меня зависящее. Но мне сначала хотелось бы с ними переговорить. Вы сами понимаете, на какой риск я иду, соглашаясь взять на борт трех человек, которых я совсем не знаю. Вы меня понимаете?

– Разумеется. Вилли, распорядитесь доставить этих троих.

Я хотел поговорить с ними наедине и попросил сержанта предоставить мне такую возможность.

– Вас выслали?

– Нет, мы каторжники.

– Зачем вы говорили неправду?

– Нам казалось, что будет лучше взять на себя вину за менее тяжкие преступления. Теперь мы видим, что ошиблись. Но что делать? А ты кто такой?

– Каторжник.

– Мы тебя не знаем.

– Я прибыл с последним конвоем. А вы когда?

– В тысяча девятьсот двадцать девятом году, – сказали двое.

– А я в тысяча девятьсот двадцать седьмом, – добавил третий.

– Послушайте! Старший офицер попросил меня взять вас с собой в лодку. А нас самих трое. Он предупредил меня также, что если я вас не возьму и среди вас нет человека, способного управлять лодкой, то он передаст вас на первое французское судно. Что вы на это скажете?

– В наши планы не входит снова отправляться в море. Мы можем притвориться, что уходим с вами, и вы нас высадите где-нибудь в конце острова, а сами пойдете дальше.

– Я не могу это сделать.

– Почему?

– Потому что к нам здесь относились слишком хорошо, и я не могу на все хорошее ответить подлостью.

– Послушай, брат, мне кажется, тебе следует ставить на первое место каторжника, а потом ростбиф.

– Почему?

– Потому что ты сам каторжник.

– Да. Но ведь так много всяких каторжников, что поди узнай, где больше разницы – между мной и тобой как каторжниками или мной и ростбифом? Все зависит от того, как на это посмотреть.

– Ты хочешь, чтобы нас передали французским властям?

– Нет. Но я также не хочу высаживать вас на берег раньше Кюрасао.

– У меня не хватит мужества начинать все сызнова, – сказал один из них.

– Послушайте, сначала взгляните на мою лодку. Может, та, на которой вы пришли, была никуда не годной?

– Верно. Давайте посмотрим, – согласились двое других.

– Договорились. Я попрошу старшего офицера разрешить нам всем посмотреть лодку.

Вместе с сержантом Вилли мы отправились в гавань. Когда они осмотрели лодку, то мне показалось, что все трое обрели бо́льшую уверенность.

Через два дня мы и трое незнакомцев покидали Тринидад. Не знаю, каким образом это стало известно, но нас пришла провожать целая дюжина девчонок из баров. Была здесь и семья Боуэн с капитаном из Армии спасения. Когда одна из девушек меня поцеловала, мисс Маргарет рассмеялась и сказала:

– Анри, вы уже помолвлены? Быстро это у вас получается.

– Прощайте все! Нет, лучше до свидания! Позвольте мне сказать, вы навсегда остались в наших сердцах. Мы вас никогда не забудем.

В четыре пополудни нас подцепили к буксиру. Быстро вышли из гавани, но еще долго, смахивая слезы, смотрели мы на людей, которые пришли нас проводить и попрощаться с нами. Они долго махали нам вслед белыми платками. Отцепившись от буксира, мы подняли все паруса и направились навстречу первой волне. Сколько их впереди – и не пересчитать. Когда-то придет конец нашему плаванию!

На борту два ножа: у меня и у Матюрета. Топор у Клузио, у него есть еще и мачете. Мы были убеждены, что остальные не имеют при себе оружия. Тем не менее условились, что спать из нас может кто-то один, двое будут начеку. Ближе к закату солнца к нам подошел учебный корабль. Он сопровождал нас полчаса, затем, приспустив вымпел, отвалил в сторону.

– Как тебя зовут?

– Леблон.

– Конвой?

– Тысяча девятьсот двадцать седьмой год.

– Сколько дали?

– Двадцать.

– А ты?

– Каргере, конвой тысяча девятьсот двадцать девятого года. Пятнадцать лет. Я бретонец.

– Бретонец, и не можешь управлять лодкой?

– Да, это так.

– Меня зовут Дюфис, – сказал третий. – Я из Анжера. Дали пожизненный срок за шуточку, которую я отмочил на суде. А так – корячилась высылка на десять лет. Конвой тысяча девятьсот двадцать девятого года.

– Что же это была за шуточка?

– Видишь ли, я убил свою жену утюгом. Во время процесса один из присяжных спросил меня, почему утюгом. Я не знаю, что на меня нашло, но я ему ответил, что воспользовался утюгом, когда потребовалось ее хорошенько отутюжить. Мой адвокат мне потом говорил, что из-за этой дурацкой выходки мне и прописали полную дозу.

– Откуда вы бежали?

– Из лагеря лесорубов «Каскад». В восьмидесяти километрах от Сен-Лорана. Оттуда нетрудно было удрать – там не так строго. Мы просто вышли впятером – проще пареной репы.

– Впятером? А где двое?

Наступила неловкая тишина. Вмешался Клузио:

– Парень, здесь все напрямую. А поскольку мы вместе, мы тоже должны знать. Говори.

– Будь по-вашему. Я расскажу, – начал бретонец. – Верно, поначалу нас было пятеро. Те двое, которых сейчас нет с нами, оказались рыбаками из Канна. Они ничего не заплатили за побег, убедив нас, что их работа в лодке будет стоить подороже денег. А в пути мы поняли, что это за люди. По сути, никто из них и моря-то толком не нюхал. Раз двадцать мы оказывались на краю гибели. Просто удивительно, что не утонули. Мы пробирались вдоль берега сначала Голландской, затем Британской Гвианы и наконец добрались до Тринидада. Между Джорджтауном и Тринидадом я убил одного из них: никого не спрашивая, он объявил себя нашим вожаком. Парень заплатил за все: мало того что не внес ни гроша в общее дело, да еще и врал всю дорогу, что он хороший моряк. Второй испугался, что мы его тоже прикончим, и, воспользовавшись порывом ветра, выбросился в море вместе с румпелем. Мы едва справились с лодкой. Нас заливало несколько раз, и в конце концов лодку разбило о скалы. Просто чудо, что мы остались живы. Даю мое честное слово: все, что я сказал, – чистая правда.

– Это правда, – подтвердили двое его спутников. – Именно так и произошло. Мы втроем договорились его убить. Что скажешь на это, Папийон?

– Не мне вас судить.

– Нет, а что бы ты сделал на нашем месте? – настаивал бретонец.

– Надо обмозговать. Думаю, что жизнь нам дана для того, чтобы разобраться, что можно делать, а чего нельзя. А иначе как узнать, где правда?