Ли Чайлд - Джек Ричер, или Я уйду завтра

У двери на входе в Кэннон-Хаус стоял тот же охранник. Он меня не узнал, но впустил внутрь – решающую роль сыграла конституция. Точнее, Первая поправка в «Билле о правах». «Конгресс не должен издавать законов, ограничивающих права народа обращаться с прошениями к правительству». Рентгеновский луч изучил барахло в моих карманах, я шагнул сквозь металлодетектор, после чего меня быстро обыскали, хотя и загорелся зеленый свет. В вестибюле собралась стайка посыльных, и один из них повел меня в офис Сэнсома по роскошным, широким и запутанным коридорам. Личные кабинеты казались маленькими, но красивыми. Возможно, когда-то они были большими и красивыми, но их разделили на приемные помещения с множеством внутренних клетушек – частично для старших клерков, частично для того, чтобы входящий, поплутав по лабиринту, ощутил, что ему оказана большая честь.

Офис Сэнсома ничем не отличался от всех остальных. Дверь в коридор, множество флагов, орлов, несколько старых картин, изображавших пожилых мужчин в париках, и письменный стол, за которым сидела молодая женщина. Штатный сотрудник или стажер. Спрингфилд стоял рядом, опираясь о край стола. Он увидел меня, холодно кивнул, оттолкнулся от стола и направился мне навстречу. Подойдя поближе, большим пальцем указал на коридор и сказал:

– Кафетерий.

Мы спустились на один этаж и оказались в просторном помещении с низким потолком и множеством столиков и стульев. Сэнсома нигде не было видно. Спрингфилд крякнул, словно его это не удивило, и пришел к выводу, что Сэнсом вернулся в офис, пока мы искали его здесь, другим путем – возможно, через помещение кого-то из коллег. Спрингфилд сказал, что кафетерий – это настоящий муравейник, где часто проходят переговоры, совершаются сделки, делаются одолжения и обмениваются голоса. Мы вернулись обратно тем же путем, Спрингфилд приоткрыл дверь, заглянул внутрь и жестом предложил мне войти.

Кабинет Сэнсома был прямоугольным, немногим больше гардеробной и чуть меньше номера в мотеле за тридцать долларов. Здесь имелось окно, обшитые панелями стены украшали фотографии и вырезки из газет в рамках, на полках стояли сувениры. Я увидел Сэнсома за письменным столом, в красном кожаном кресле, с перьевой ручкой в руке, перед ним лежало множество каких-то бумаг. Он снял пиджак. У него был усталый вид человека, давно и неподвижно сидящего в душном помещении. Он не выходил из кабинета. Вероятно, Спрингфилд увел меня в кафетерий для того, чтобы кто-то успел уйти в наше отсутствие. Я не мог знать, кто это мог быть и почему я не должен был его встретить.

Я сел в кресло для посетителей и обнаружил, что оно еще хранит тепло другого тела. За головой Сэнсома находилась большая фотография в рамке – я уже видел ее в его книге. Дональд Рамсфелд и Саддам Хусейн в Багдаде. «Порой наши друзья становятся врагами, а враги – друзьями». Рядом висело множество снимков поменьше, на некоторых был запечатлен Сэнсом с группами людей или стоящий чуть в стороне и с улыбкой пожимающий кому-то руку. На одних фотографиях люди сохраняли серьезность, на других на лицах застыли широкие улыбки, а пол был усыпан конфетти – они праздновали победу на очередных выборах.

На большинстве присутствовала Элспет. За прошедшие годы она не раз меняла прическу. Тут и там я видел Спрингфилда, чье небольшое жилистое тело невозможно было перепутать даже на самых мелких снимках. Два из них – типичные улыбки-и-рукопажатия, как их часто называют журналисты. Каких-то людей я знал, других – нет. Кое-где имелись экстравагантные посвящения, но не везде.

– Итак? – сказал Сэнсом.

– Мне известно о медали «За выдающиеся заслуги», полученной вами в марте 1983 года, – сказал я.

– Откуда?

– «Вал», бесшумная снайперская винтовка. Помните, я вам рассказывал про русскую бой-бабу? Так вот, она оказалась вдовой парня, у которого вы забрали винтовку. Поэтому вы и отреагировали на ее имя. Возможно, вы никогда не слышали о Лиле и Светлане Хос, но не вызывает сомнений, что в 1983 году вам довелось столкнуться с русским снайпером по фамилии Хос. Вероятно, вы забрали их «собачьи жетоны» [39]и перевели. Возможно, они все еще у вас – в качестве сувениров.

Сэнсом не выказал удивления и ничего не стал отрицать.

– На самом деле мы отослали жетоны вместе с моим рапортом и всем остальным, – просто сказал он.

Я ничего не стал говорить.

– Его звали Григорий Хос. Мы были почти ровесниками. Он показался мне компетентным, в отличие от своего напарника-наблюдателя, который не услышал нашего приближения, – продолжал Сэнсом.

Я молчал. Возникла долгая пауза. Наконец Сэнсом осознал, что происходит, и его плечи опустились под бременем открывшихся фактов.

– Правда о человеке иногда всплывает самым неожиданным образом, – вздохнул он. – Медалями награждают, а не наказывают. Они не должны ломать человеку карьеру. Не должны преследовать всю жизнь, словно проклятый шар на цепи.

Я молчал.

– Что вы собираетесь делать? – спросил он.

– Ничего, – ответил я.

– В самом деле?

– Меня не волнует то, что случилось в 1983 году. И они мне солгали. Сначала про Берлин, да и сейчас продолжают врать. Они утверждают, что Хос был мужем одной и отцом другой. Однако я им не верю. Предполагаемая дочь – настоящая красавица. А предполагаемая мать уродлива, как смертный грех. Я побывал у них в гостинице вместе с женщиной-копом из нью-йоркского департамента. Она сказала, что дочь через тридцать лет будет выглядеть как мать. Она ошиблась. Молодая женщина никогда не будет такой, как старая. Даже через миллион лет.

– Так кто же они?

– Я готов поверить, что мать – та, за кого себя выдает. Скорее всего, она действительно была замполитом и потеряла в Афганистане мужа и брата.

– Брата?

– Наблюдатель.

– Вы считаете, что молодая женщина лишь играет роль дочери?

Я кивнул.

– Она представилась вдовой миллиардера, которой пришлось покинуть Россию и перебраться в Лондон. Она говорит, что ее муж был предпринимателем и его убили конкуренты.

– Но вы ей не верите?

– Она прекрасно одета и хорошо играет свою роль. Может быть, она действительно потеряла мужа.

– И кто же она на самом деле?

– Полагаю, журналистка.

– Почему?

– Она много знает. У нее пытливый ум. Умеет анализировать, читает «Геральд трибьюн» и наделена даром превосходного рассказчика. Однако она слишком много говорит. Ее завораживают слова, и она склонна приукрашивать детали. Ничего не может с собой поделать.

– Например?

– Ее рассказ получился слишком пафосным. Она выдумала, что замполиты воевали в окопах вместе с рядовыми и что родители зачали ее в траншее под армейской шинелью. Все это чепуха. Замполиты всегда оставались в тылу и старались держаться подальше от военных действий, болтались в штабах, писали инструкции. Изредка они появлялись на переднем крае, но только в те моменты, когда им не грозила опасность.