Гиллиан Флинн - Острые предметы

– Дети всегда их допекали, потому что они были немного не такие, как все, – добавила Кейти, осторожно промокая глаза рукавом.

– Какие дети? – спросила Бекка.

– Узнай у Камиллы, она ведь это дело расследует, – буркнула Кейти, подняв подбородок, – это выражение ее лица было мне знакомо со школьных лет. Оно означало, что она чувствует себя правой, нападая на вас. – Ты ведь знаешь, какая дрянь твоя сестра, правда, Камилла?

– Дети иногда жестоки оттого, что сами несчастны.

– Так ты защищаешь ее? – спросила Кейти, сердито сверкнув на меня глазами.

Я чувствовала, как меня пытаются втянуть в политику Уинд-Гапа, и меня охватила тревога. На ноге запульсировало «свара».

– Ох, Кейти, я ее не настолько знаю, чтобы защищать или обвинять, – сказала я с деланой осторожностью.

– Ты хоть раз всплакнула по девочкам? – спросила Энджи.

Теперь подруги сбились в кучу и сверлили меня глазами.

– У Камиллы нет детей, – напомнила Кейти благоговейным тоном. – Не думаю, что она может испытывать ту же боль, что и мы.

– Мне девочек очень жаль, – сказала я, но это прозвучало так же искусственно, как тост «Миру – мир!» из уст участницы конкурса красоты. Мне действительно было их жаль, но казалось, что вслух это звучит как дешевый фарс.

– Не хочу показаться жестокой, – заговорила Тиш, – но думаю, что, пока у тебя нет детей, твое сердце работает не на полную мощь. Его часть как будто отключена.

– Согласна, – сказала Кейти. – Я женщиной себя по чувствовала только тогда, когда у меня в животе зашевелилась Маккензи. Вы знаете, верующие и ученые ведут сейчас много дебатов, но, по-моему, что касается детей, все сходятся во мнении. В Библии сказано: «Плодитесь и размножайтесь», а что до науки – ну, все сводится к тому, что женщины на то и существуют, чтобы рожать детей.

– Вот в чем наша сила, – чуть слышно пробормотала Бекка.

Домой меня отвезла Бекка – Кейти решила остаться на ночь у Энджи. Наверно, утром за ее доченьками присмотрит няня. Бекка пошутила по поводу одержимости иных мамаш, и я в ответ хрипло посмеялась. «Тебе шутить легко – у тебя двое детей». Мне было очень грустно.

Я надела чистую ночную рубашку и села в кровать, распрямив спину.

– Больше сегодня пить не буду, – прошептала я. Потом погладила себя по щеке, расслабила плечи и сказала: – Моя хорошая.

Мне хотелось что-нибудь вырезать: на бедре уже зудело «сладкая», над коленом – «гадкая». Не хватало слова «бесплодная». Такой я и была, никому не нужным пустоцветом. Мое лоно было пустым, как гнездо погибшей птицы.

Бедные убитые девочки… «Что творится в этом мире?» – плакала Мими. Хотя эти слова настолько банальны, что записывать их смысла не было, именно это я чувствовала сейчас. Что-то было ненормальным, прямо здесь, совершенно ненормальным. Я представила, как Боб Нэш сидит на кровати Энн и пытается вспомнить их последний разговор. Как мать Натали заливается слезами, уткнувшись лицом в старую футболку своей девочки. Представила, как я сама, в тринадцать лет, в отчаянии рыдаю на полу в комнате покойной сестры, держа в руках ее туфельку в цветочек.

А потом Эмму, которой сейчас тоже тринадцать. Девочка-женщина с прекрасным телом, терзаемая желанием быть малышкой, по которой скорбит мама. Маму – как она плачет по Мэриан. И как кусает ребенка. Представила, как Эмма, утверждая власть над слабыми, вместе со своими подружками со смехом обрезает волосы Натали; как кудри девочки падают на пол. Мое тело кричало, сердце колотилось так, что гудело в ушах. Я закрыла глаза, обхватила себя руками и заплакала.

Десять минут я рыдала в подушку, потом начала успокаиваться, и в голове стали появляться земные мысли: интервью с Джоном Кином – выбрать то, что я смогу процитировать в статье; квартплата – заплатить на следующей неделе, когда вернусь в Чикаго; вынести мусор – из корзины у кровати несет кислятиной, там преет яблоко.

– Камилла! – послышался за дверью голос Эммы.

Я застегнула воротник, опустила рукава и открыла дверь. Эмма вошла: розовая ночная рубашка в цветочек, светлые волосы, рассыпавшиеся по плечам, босые ноги. Милашка, да и только.

– Ты плакала, – с легким изумлением сказала она.

– Немного.

– Из-за нее?

Последнее слово прозвучало веско, тяжело, и мне представилось, что оно упало в подушку, как увесистый круглый камень, и оставило глубокую ямку.

– Отчасти.

– Я тоже. – Ее взгляд скользил по краям моей одежды, воротнику и рукавам. Надеялась увидеть мои шрамы. – Не знала, что ты режешься, – сказала она наконец.

– Я больше этого не делаю.

– Это хорошо, я считаю. – Она в нерешительности заерзала на кровати. – Камилла, у тебя бывает такое чувство, что должно произойти что-то плохое? При этом сделать ты не можешь ничего – остается только ждать.

– Приступы тревоги? – Я не могла отвести взгляд от ее кожи, гладкой и смуглой, как кофе с молоком.

– Нет, не то, – протянула она разочарованно, как будто я не смогла разгадать простую загадку. – Ну и ладно, я все равно хочу кое-что тебе подарить.

Она вручила мне маленький бумажный сверток и попросила развернуть осторожно. Я развернула: там был аккуратно скрученный косяк.

– Это лучше, чем водка, которую ты пьешь, – сказала Эмма, автоматически занимая оборонительную позицию. – Ты много пьешь. Это лучше. От этого ты не будешь такой грустной.

– Эмма, правда…

– Можно, я еще раз посмотрю на твои порезы? – Она застенчиво улыбнулась.

– Нет.

Молчание. Я подняла руку, в которой держала косяк.

– Эмма, и я думаю, тебе не следует…

– Это подарок: хочешь – бери, хочешь – нет. Я просто хотела сделать тебе приятное.

Она нахмурилась и скрутила в трубочку уголок своей рубашки.

– Спасибо. Мне приятно, что ты обо мне заботишься.

– А знаешь, я ведь могу быть хорошей! – сказала она, все еще хмурясь. Казалось, она вот-вот заплачет.

– Знаю. Хотя не понимаю, почему ты решила быть хорошей со мной именно сейчас.

– У меня не всегда это получается. А сейчас получилось. Мне проще, когда все спят и в доме тихо.

Она протянула руку, которая, как бабочка, затрепетала перед моим лицом. Потом уронила руку, погладила мне колено и ушла.

«Мне жаль, что она приехала сюда, потому что здесь она умерла, – со слезами сказал Джон Кин, восемнадцати лет, о своей сестре Натали, десяти лет. – Мою сестру убили…»

Четырнадцатого мая, в городе Уинд-Гап штата Миссури, между зданиями салона красоты «Стрижка и завивка» и скобяной лавки «У Бифти», было обнаружено тело Натали Кин, зажатое в узком проеме в сидячем положении. Это второй ребенок, убитый в городе за последние девять месяцев: в августе прошлого года в местной реке было найдено тело Энн Нэш, девять лет. Обе девочки скончались от удушья, и у обеих убийца выдернул зубы.