Cилье Ульстайн - Шепот питона

Я посмотрел на сообщение от Роньи, стер написанное ею и, неуклюже перебирая пальцами, написал: «Злиться вообще правильно. Не только на всяких мразей, на допросе или при аресте, а вообще».

Ронья взяла телефон и прочитала мое сообщение. Потом кивнула, выпрямилась и пошла к танцполу. Она выглядела такой беззаботной, такой свободной… Сам же я, по крайней мере, радовался, что из-за громкой музыки вести доверительные беседы никто не полезет.

Большинство уже топчется на танцполе, рядом с Роньей. Сама она вскоре положила руки на плечи датчанину, а он ухватил ее за талию. Может, он ей и нужен? Какой-то чересчур правильный. Ей с ним будет скучно. Эти молодые девушки, они долго бывают словно неприкаянные. Постоянно ищут чего-то, и такие открытые… Прежде чем Ронья научится держать чувства при себе, ее еще не раз ранят.

– Взять тебе чего-нибудь? – спросил Шахид. – Я угощаю.

Взгляд у него мутный, да и нагнулся он чересчур близко. Мне часто приходило в голову, что Шахид – один из самых практичных моих знакомых. Очки у него функциональные, обувь удобная, а на работу он ездит на велосипеде, закинув за плечи серо-оранжевый рюкзак с бутылкой воды в боковом кармане. Тут тебе и спорт, и транспорт. Сейчас этот мой суперпрактичный начальник махнул карточкой «Виза» в направлении бара. Пьяные чуют трезвость издалека и изо всех сил стараются искоренить четкую дикцию и самоуважение. Я показал на полупустой бокал и ответил, что у меня еще осталось.

– У тебя всё в порядке, Руе? Тебе у нас в отделении нравится? – Ему приходилось перекрикивать упрямую женщину лет сорока, уверенную, что с самыми высокими нотами она тоже справится. То есть если у меня не всё в порядке – а тут он прав, – то появилась отличная возможность проорать об этом своему начальнику. Сперва я решил было вовсе не отвечать – или уточнить, завел ли он этот разговор, потому что так прописано в правилах.

– Все хорошо, но я, наверное, скоро пойду домой.

Он положил руку мне на плечо. По-пьяному доверительно.

– Побудь еще немного, Руе. Ты же сегодня виновник торжества.

«Виновник торжества» ни о каком торжестве не просил, однако никто из них об этом и не подумал. Самому Шахиду тоже чуть за пятьдесят, и когда ему стукнул полтинник, он наверняка пригласил на праздник всех норвежцев пакистанского происхождения.

– Побудь еще чуть-чуть, – повторил он. – Когда ты с нами, это хорошо. Мы же нечасто проводим время вместе. Общаться полезно. Ты и сам это знаешь, ведь опыт у тебя немалый; ты знаешь, как важно общаться с сослуживцами – тогда и работать с ними проще. Нам просто необходимо беседовать друг с другом. Делиться впечатлениями о том, что нам приходится переживать. Но сегодня мы просто веселимся. Твое здоровье.

Мы чокнулись. Шахид повернулся к тем, кто сидел с другой стороны от него. Я уставился на стакан с пивом и попытался сосчитать до десяти. Хотелось сказать ему, что не надо мне рассказывать о пользе беседы. Естественно, это штука полезная. Когда болтаешь о работе, о том, что с тобой успело случиться. Когда ты устал, но не особо, – просто тебе нужно выпустить пар. Но мне беседой не поможешь.

Заиграла спокойная мелодия. Ронья с датчанином приникли друг к дружке, и она положила голову ему на грудь. Ронья маленькая и хрупкая, он высокий и крупный и как будто окутал ее своим телом. Ее руки утонули в его руках, его плечи нависали над ее плечами. Эти двое рядом смотрелись почти красиво, вот только казалось, будто Ронья искала уменьшенную его версию, а нашла вот такую. Вообще он вежливый, и в вещах у него порядок. Это хорошо. Не знаю, почему меня вообще заботит, с кем ей вздумается встречаться. Просто она приятная собеседница, и я желаю ей счастья.

Столешница завибрировала. Эта вибрация исходила из кармана Шахида, но сам Шахид, как ни в чем не бывало, болтал со своим соседом и не замечал, что звонит телефон. Пришлось мне постучать его по плечу, чтобы привлечь его внимание. Выходя из-за стола, Шахид не стал просить меня пропустить его, а вылез с другой стороны, хотя для этого ему пришлось поднять троих. Теперь моим соседом по столу был Осмунд. Он надел новую рубашку и вязаный пуловер.

– Ну, как дела у нашего именинника?

Сегодня вечером меня столько раз спросили, как дела, – я уже и со счету сбился. А дела не очень. Я сбежал в другой город лишь для того, чтобы уяснить: ничего не меняется. И все это совершенно безнадежно, совсем как в той песне, где мужик решил сбежать от гнома. Каждому ясно, что этот проклятый гном увяжется следом. Я поднял бокал и, чтобы хоть что-то сказать, спросил Осмунда, готов ли он к плановому посещению школы.

С Осмундом легко разговаривать по одной простой причине: для него ничто не имеет особого значения. Ни работа, ни погода, ни усталость. Осмунд ждет пенсии. Ему остался всего год, а потом он наконец усядется в кресло на террасе и будет наблюдать за птицами в саду. Старикан с юной душой, мечтающий о домашнем затворничестве. Его интерес к птицам я разделяю, но их вид усиливает мою скорбь. Я смотрю на птиц, потому что они напоминают мне об утрате. Я вижу, как они вьют гнезда и приносят птенцам корм, и представляю себе тот день, когда кто-нибудь явится сюда с пилой и спилит дерево. Расскажи я об этом Осмунду, он не понял бы. Поэтому мы обычно рассказываем друг дружке про птиц на кормушке. Я – про тех, что были в моей прошлой жизни, а он – про тех, что прилетают к нему сейчас.

Музыка стихла. Кашлянув, женский голос проговорил в микрофон, что сегодня среди нас именинник. Я посмотрел на сцену. Там стояла Бирта и еще четверо полицейских.

– Руе Ульсвику исполняется пятьдесят пять, поэтому мы исполним для него Happy Birthday .

Осмунд потянул меня за руку и подтолкнул наверх, но я вставать не стал. Впрочем, все и так догадались, у кого день рождения. Все присутствующие посмотрели на меня и запели, а официантка вынесла большой торт. Горящие свечи в темном помещении смотрелись особенно ярко.

Я стиснул под столом кулаки. Надо бы улыбнуться, поблагодарить и задуть свечи, но как же мне со всем этим справиться? Если б в этом проклятом мире имелся хоть какой-то смысл, мне давно следовало бы умереть, а не стареть вот так, год за годом. Я встал. Растянул губы в неестественной улыбке. Принялся кивать, кланяться и махать, а остальные со всех сторон щелкали меня на телефоны. Я дунул. Чтобы дыхания хватило и на последние свечки, мне пришлось вдохнуть еще раз.

Вскоре половина присутствующих столпились вокруг моего столика и начали поздравлять меня с днем рождения. Какой-то женщине лет шестидесяти непременно вдумалось угостить меня стаканчиком. Она сильно набралась и не замечала, что в вырез блузки у нее видно половину бюстгальтера. Я поблагодарил и вежливо отказался. А вот следующего, кто ко мне полез, послал куда подальше. Живот скрутило, грудь сдавило, щеки горели. Я принялся проталкиваться через толпу к выходу. Быстрей отсюда, на свежий воздух. Ни секунды больше не стану тут сидеть.