Хосе Сомоза - Клара и тень

– В пещерах люди рисовали только то, что хотели принести в жертву… Искусство египтян было погребальным… Все посвящалось смерти… Художник говорит: я создал тебя, чтобы поймать и уничтожить, и в твоем финальном убийстве заложен смысл твоего создания… Художник говорит: я создал тебя, чтобы воздать почести смерти… Потому что выжившее искусство – это умершее искусство… Если фигуры умирают, картины остаются в веках…

Полицейский выключил диктофон.

– Это все. Конечно, мы анализируем запись в лаборатории. Нам кажется, она сделана в фургоне с закрытыми окнами, потому что фонового шума мало. Скорее всего, был написанный текст, и девочка должна была его прочесть.

После слов полицейского воцарилась глубокая тишина. «Как будто сейчас, послушав ее, услышав ее голос, мы наконец поняли весь ужас происшедшего», – думал Босх. Эта реакция его не удивляла. Фотографии, конечно, поразили его, но так или иначе от фотографии легко дистанцироваться. В бытность свою сотрудником голландской полиции Лотар Босх воспитал в себе неожиданную черствость по отношению к жутким химерам красного цвета, вызываемым в фотолаборатории. Однако слышать голос – это другое. За этим крылось человеческое существо, умершее ужасной смертью. Когда мы слышим скрипку, мы лучше понимаем скрипача.

Для Босха, привыкшего видеть, как она, совсем или почти обнаженная и окрашенная в разные цвета, позировала на улице, в залах и музеях, она никогда не была «девочкой», как называл ее полицейский, разве что однажды. Это случилось два года назад. Колумбийский коллекционер по фамилии Карденас с не очень чистым прошлым купил ее в «Гирлянде» Якоба Стейна, и Босху было не по себе при мысли о том, что может произойти в имении на окраине Боготы, где она, одетая лишь в крохотную бархатную ленту на поясе, будет восемь часов в день позировать перед хозяином. Он решил предоставить ей дополнительную охрану и вызвал ее в свой офис в «Новом ателье» Амстердама, чтобы сообщить об этом. Он хорошо помнил этот момент: картина вошла в его кабинет в футболке и в джинсах – загрунтованная кожа, отсутствие бровей, обычные три этикетки, но вообще ни капли краски – и протянула ему руку. «Господин Босх», – произнесла она.

Голос был голосом девочки с записи. Тот же голландский акцент, та же мягкость.

«Господин Босх».

Благодаря этому простому движению и этим словам полотно у него на глазах превратилось в двенадцатилетнюю девочку. Ощущение было – как удар молнии. В его голове мелькнула мысль о его собственной племяннице, Даниэль, младше ее на четыре года. До него дошло, что он позволяет маленькой девочке работать почти нагишом в доме взрослого мужчины с криминальным прошлым. Но, когда головокружение прошло, им овладело обычное спокойствие. «Конечно, это не девочка, а картина», – убедил он себя. В имении в Боготе с картиной ничего плохого не стряслось. Зато теперь кто-то искромсал ее в венском лесу.

Слушая запись, Босх вспоминал ощущение мягкого пожатия в своей правой руке и произнесенную с неосознанной кротостью фразу: «Господин Босх». Два разных восприятия, схожих по сути: мягкость, теплота, невинность, мягкость, мягкость…

Полицейский стоял перед ним, будто ожидая, что он что-то скажет.

– Зачем ему оставлять запись? – спросил Босх.

– Эти придурки хотят, чтобы об их теориях узнал весь мир, – сказал полицейский.

– Вы уже нашли фургон? – поинтересовалась мисс Вуд.

– Нет, но скоро найдем, если только его каким-то образом не уничтожили. Нам известна модель и номер, так что…

– Он был очень хитер, – заметил Босх.

– Почему?

– В наших фургонах есть датчики. Система GPS постоянно информирует о нахождении машины. Мы установили их год назад, чтобы предотвратить похищения ценных картин. Но в среду вечером мы потеряли сигнал из этого фургона вскоре после того, как он выехал из музея. Несомненно, он смог найти датчик и отключить его.

– А почему вы так долго нам не звонили? Вы обратились в полицию лишь в четверг утром.

– Мы не заметили потери сигнала. Если фургон отклоняется от намеченного маршрута, долгое время стоит на месте до приезда в гостиницу или происходит авария, датчик активирует звуковой сигнал тревоги. Но в этом случае тревоги не было, и потери сигнала мы не заметили.

– Это говорит о том, что он знал о датчике, – заметил полицейский.

– Поэтому мы считаем, что Оскар Диас либо каким-то образом содействовал ему, либо сам является виновным.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь: Оскар Диас отвечал за ее доставку в гостиницу, так ведь? Нечто вроде телохранителя от вашей фирмы, так?

– Да, охранник из нашей службы, – кивнул Босх.

– А зачем вашему собственному охраннику такое делать?

Босх взглянул на полицейского, потом на погрузившуюся в молчание мисс Вуд.

– Не знаю. У Диаса безупречный послужной список. Если он сошел с ума, то много лет очень удачно это скрывал.

– Что вам о нем известно? У него есть семья? Друзья?..

Босх отчеканил уже заученную наизусть после стократного прочтения биографию.

– Двадцать шесть лет, холост, уроженец Мексики, отец умер от рака легких, мать живет с его сестрой в Федеральном округе. В восемнадцать лет Оскар эмигрировал в США. Физически силен, увлекается спортом. Работал телохранителем латиноамериканских бизнесменов, проживающих в Майами и в Нью-Йорке. У одного из них дома была гипердраматическая картина. Оскар заинтересовался ею и начал охранять маленькие выставки в нью-йоркских галереях. Потом работал на нас. Постепенно мы давали ему все более ответственные поручения, поскольку он был умен и достаточно компетентен. Первой важной картиной Фонда, которую ему доверили охранять, была работа Бунхера, выставленная в галерее Лео Кастелли.

– Кого?

Мисс Вуд сухо пояснила:

– Эвар Бунхер – один из основателей традиционного гипердраматического искусства наряду с Максом Калимой и Бруно ван Тисхом. Он был норвежцем, во время Второй мировой войны его арестовали нацисты и отправили в Маутхаузен. Ему удалось выжить. Потом он поехал в Лондон, познакомился с Калимой и с Танагорским и начал использовать для своих картин людей вместо тканых полотен. Но он закрывал их в ящиках. Некоторые говорят, что на него повлияло увиденное в концлагере.

«Эта женщина – ходячий компьютер», – пронеслось у полицейского в голове.

– Ящики маленькие, открытые с одной стороны, – продолжала Вуд. – Полотно залезает внутрь и сидит там часами. – Она обернулась к задней стене и указала на большую фотографию. – Вот, например, работа Бунхера.

Полицейский заметил ее с самого начала и никак не мог понять, что же там изображено. Два обнаженных, окрашенных в красный цвет тела, сжатые в стеклянном кубе. Куб настолько мал, что это вынуждает их слиться в конвульсии. Половые органы видно, лица – нет. Мужчина и женщина. Огромная фотография занимала почти всю стену кабинета в Музеумсквартир. «И они говорят, что это — произведение искусства, – подумал полицейский. – И любой может купить его и увезти домой». Интересно, понравилась бы его жене идея поставить подобное украшение в столовой? Как они выдерживали в таких позах столько времени?