Май Шёвалль - Запертая комната. Убийца полицейских. Террористы

Откуда-то сверху примчался взбудораженный Бульдозер Ульссон.

– Что такое? В чем дело? Что тут происходит? – допытывался он.

Сквозь туман из квартиры доносились жуткие звуки. Кто-то скулил, кто-то сдавленным голосом звал на помощь, кто-то невнятно чертыхался.

– Отставить! – визгливо скомандовал Бульдозер, поперхнулся газом и закашлялся.

Он попятился по ступенькам вверх, но облако газа следовало за ним. Тогда Бульдозер приосанился и обратил грозный взгляд на едва различимый дверной проем.

– Мальмстрём и Мурен! – властно произнес он, обливаясь слезами. – Бросайте оружие и выходите! Руки вверх! Вы арестованы!

В четверг, 6 июля 1972 года, специальная группа по борьбе с ограблениями банков собралась утром в своем штабе. Члены группы сидели бледные, но подтянутые, царила строгая тишина.

Мысль о вчерашних событиях никого не располагала к веселью. А Гунвальда Ларссона меньше всех.

В кино, может быть, и уморительно, когда человек вываливается из окна и болтается над землей на высоте пятого этажа. В жизни это отнюдь не смешно. Изрезанные руки и порванный костюм тоже не потеха.

Пожалуй, больше всего Гунвальд Ларссон расстраивался из-за костюма. Он был очень разборчив, и на одежду уходила немалая часть его жалованья. И вот опять, в который раз, один из лучших костюмов, можно сказать, погиб при исполнении служебных обязанностей.

Эйнар Рённ тоже пригорюнился, и даже Кольберг не мог и не желал оценить очевидный комизм ситуации. Слишком хорошо он помнил, как у него сосало под ложечкой, когда ему казалось, что всего пять секунд отделяют его и Гунвальда Ларссона от верной смерти. К тому же он не верил в Бога и не представлял себе на небесах полицейского управления с крылатыми сыщиками.

Битва на скале Данвик подверглась придирчивому разбору. Тем не менее объяснительная записка была весьма туманна и пестрила уклончивыми оборотами. Составлял ее Кольберг.

Но потери нельзя было скрыть.

Троих пришлось отвезти в больницу. Правда, ни смерть, ни инвалидность им не грозила. У «газовщика» – ранение мягких тканей плеча. У Цакриссона – ожоги на лице. Кроме того, врачи утверждали, что у него шок, что он производит «странное» впечатление и не в состоянии толково ответить на простейшие вопросы. Но это, скорее всего, объяснялось тем, что они не знали Цакриссона и переоценивали его умственные способности. Возможность недооценки в этом случае начисто исключалась. Не одну неделю предстояло провести на бюллетене полицейскому, которого искусала собака: разорванные мышцы и жилы не скоро заживают.

Хуже всего пришлось самой собаке. Из хирургического отделения Ветеринарного института сообщили, что, хотя пулю удалось извлечь, вопрос об усыплении не снимается с повестки дня, ибо не исключена возможность инфекции. Правда, в заключении отмечалось, что Бой – молодая и крепкая собака, ее общее состояние – удовлетворительное.

Для посвященных все это звучало малоутешительно.

Члены спецгруппы тоже не могли похвастаться своим самочувствием.

Рённ сидел с пластырем на лбу; его красный от природы нос подчеркивал живописность двух отменных синяков.

Гунвальду Ларссону, по чести говоря, было место не на службе, а дома – вряд ли можно считать трудоспособным человека, у которого правая рука и правое колено туго перевязаны бинтами. К тому же изрядная шишка украшала его голову.

Кольберг выглядел лучше, но у него голова раскалывалась от боли, которую он приписывал загрязненной атмосфере на поле боя. Специальное лечение – коньяк, аспирин и супружеская ласка (любящая жена постаралась) – помогло только отчасти.

Поскольку противник в битве не участвовал, его потери были минимальными. Правда, в квартире обнаружили и конфисковали кое-какое имущество, но даже Бульдозер Ульссон не решился бы всерьез утверждать, что утрата рулона туалетной бумаги, картона с ветошью, двух банок брусничного варенья и горы использованного белья может сколько-нибудь огорчить Мальмстрёма и Мурена или затруднить их дальнейшие действия.

Без двух минут девять в кабинет ворвался и сам Бульдозер Ульссон. Он уже успел с утра пораньше посетить два важных совещания – в ЦПУ и в отделе по борьбе с мошенничеством – и был, что называется, полон боевого задора.

– Доброе утро, привет, – благодушно поздоровался он. – Ну, как самочувствие, ребята?

Ребята сегодня, как никогда, ощущали свои уже немолодые годы, и он не дождался ответа.

– Что ж, вчера Руус сделал ловкий контрход, но не будем из-за этого вешать нос. Скажем так, мы проиграли пешку-другую и потеряли темп.

– По-моему, это скорее похоже на детский мат, – возразил любитель шахмат Кольберг.

– Но теперь наш ход, – продолжал Бульдозер. – Тащите сюда Мауритссона, мы его прощупаем! Он кое-что держит про запас. И он трусит, уважаемые господа, еще как трусит! Знает, что теперь Мальмстрём и Мурен не дадут ему спуску. Освободить его сейчас – значит оказать ему медвежью услугу. И он это понимает.

Рённ, Кольберг и Гунвальд Ларссон смотрели воспаленными глазами на своего вождя. Перспектива снова что-то затевать по указке Мауритссона им нисколько не улыбалась.

Бульдозер критически оглядел их; его глаза тоже были воспалены, веки опухли.

– Знаете, ребята, о чем я подумал сегодня ночью? Не лучше ли впредь для таких операций, вроде вчерашней, использовать более свежие и молодые силы? Как по-вашему? – Помолчав, он добавил: – А то ведь как-то нехорошо получается, когда пожилые, солидные люди, ответственные работники бегают, палят из пистолетов, куролесят…

Гунвальд Ларссон глубоко вздохнул и поник, словно ему вонзили нож в спину.

«А что, – подумал Кольберг, – все правильно».

Но тут же возмутился.

«Как он сказал? Пожилые?.. Солидные?..»

Рённ что-то пробормотал.

– Что ты говоришь, Эйнар? – ласково спросил Бульдозер.

– Да нет, я только хотел сказать, что не мы стреляли.

– Возможно, – согласился Бульдозер. – Возможно. Ну все, хватит киснуть. Мауритссона сюда!

Мауритссон провел ночь в камере, правда с бо́льшим комфортом, чем рядовые арестанты. Ему выделили персональную парашу, он даже одеяло получил, и надзиратель предложил ему стакан воды.

Все это его вполне устраивало, и спал он, по словам того же надзирателя, спокойно. Хотя, когда ему накануне сообщили, что Мальмстрём и Мурен не присутствовали при своем задержании, он был заметно удивлен и озабочен.

Криминалистическое исследование квартиры показало, что птички улетели совсем недавно. Это подтверждали, в частности, обнаруженные в большом количестве отпечатки пальцев; причем на одной из банок остались следы большого и указательного пальца правой руки Мауритссона.