Май Шёвалль - Запертая комната. Убийца полицейских. Террористы

Ясно, Мауритссон решил спрятаться у мамочки…

Гунвальд Ларссон вышел на Свеавеген.

Он поглядел в сторону Сергельсторг – вдали, наслаждаясь солнышком, не спеша шагал Филип Верный Мауритссон Хольм фон Бранденбург.

Гунвальд Ларссон взял курс в противоположную сторону. Ему нужен был телефон-автомат, чтобы созвониться с Кольбергом.

Леннарт Кольберг явился на свидание с Гунвальдом Ларссоном, вооруженный всевозможными отмычками, чтобы открыть дверь квартиры на Армфельтсгатан. Правда, не мешало бы, кроме того, запастись ордером на обыск за подписью прокурора Ульссона. Однако их ничуть не тревожил тот факт, что они нарушают порядок. Расчет был прост: если в квартире Мауритссона найдется что-нибудь для Бульдозера, тот на радостях не станет придираться. А не найдут ничего – ему необязательно знать о нарушении.

И вообще, о каком нарушении можно говорить, сама служба уже была нарушением.

К этому времени Мауритссон уже должен был вылететь из Стокгольма на юг – не в Африку, конечно, но все же достаточно далеко, чтобы они могли работать без помех.

Все двери в этом доме были снабжены стандартными замками. Квартира Мауритссона не представляла исключения, и Кольберг за несколько минут справился с замком. Правда, дверь еще запиралась двумя цепочками и задвижкой, но только изнутри. Очевидно, хозяин опасался гостей поназойливее, чем простые побирушки и разносчики, от которых его ограждала строгая надпись на эмалированной табличке, привинченной к дверному косяку.

Квартира состояла из трех комнат, кухни, прихожей, ванной и производила шикарное впечатление. Обстановка довольно дорогая, но с налетом безвкусицы. Они вошли в гостиную. Прямо перед ними стояла стенка из тика: книжные полки, шкаф, встроенный секретер. Одну полку занимали дешевые книжонки, на других стояли всякие безделушки – сувениры, фарфоровые фигурки, вазочки, блюдечки. На стенах висели олеографии и репродукции, какие можно приобрести в третьеразрядных магазинчиках.

Мебель, гардины, ковры – все это, несомненно, стоило немалых денег, однако подбор был случайный, материал, цвет, узоры плохо сочетались.

В одном углу стоял небольшой бар. На него достаточно было взглянуть, не надо даже принюхиваться к бутылкам за зеркальными дверцами, чтобы уже стало дурно. Лицевая сторона обтянута материей с каким-то странным узором: на черном фоне желтые, зеленые, розовые фигуры, не то инфузории, не то сперматозоиды, увиденные в микроскоп. Тот же узор, только масштабом поменьше, повторялся на пластике столика.

Подойдя к бару, Кольберг отворил дверцы. Початая бутылка ликера «Парфе д’Амур», остатки шведского десертного, нетронутая поллитровка пунша и порожняя бутылка из-под джина «Бифитер». Он поежился, закрыл дверцы и прошел в следующую комнату.

Судя по тому, что ее соединяла с гостиной открытая арка на двух колоннах, она, вероятно, была задумана как небольшая столовая. Окно-фонарь выходило на улицу. У стены стояло пианино, в углу – приемник и проигрыватель.

– Прошу, музыкальный кабинет, – взмахнул он рукой.

– Что-то мне трудно представить себе, чтобы эта тварь сидела тут и играла «Лунную сонату», – сказал Гунвальд Ларссон.

Он подошел к инструменту, поднял крышку и заглянул внутрь.

– Во всяком случае, трупов здесь нет.

Когда общий осмотр закончился, Кольберг снял пиджак, и они взялись за работу всерьез. Начали со спальни. Пока Гунвальд Ларссон хозяйничал в стенном шкафу, Кольберг изучал ящики письменного стола. Какое-то время они трудились молча, наконец Кольберг нарушил тишину:

– Слышь, Гунвальд.

Из шкафа донесся какой-то невнятный звук.

– Слежка за Руусом ничего не дала, – продолжал Кольберг. – Два часа назад он вылетел из Арланды. Как раз перед моим уходом Бульдозеру позвонили и доложили. Он жутко расстроился.

Гунвальд Ларссон, кряхтя, высунул голову и сказал:

– Он бы поменьше загадывал да предвкушал победу, не приходилось бы так часто расстраиваться. Впрочем, Бульдозер подолгу не унывает, сам знаешь. Ну и как Руус провел дни своего отгула?

Он опять скрылся в гардеробе.

Кольберг задвинул нижний ящик стола и выпрямился.

– Не оправдал он надежд Бульдозера. Не навел его на Мальмстрёма и Мурена, – ответил он. – В первый вечер, это, значит, позавчера, ходил с девицей в кабак, потом они купались ночью нагишом.

– Это я уже слышал. А дальше что было?

– А дальше он пробыл у этой девицы почти до вечера, потом поехал в город и слонялся по улицам один, по видимости без определенной цели. Попозже отправился в другой кабак, с другой девицей, но в озере больше не купался, а повез ее к себе в Мерсту. Сегодня утром подбросил ее на такси до Оденплан, там они расстались. Потом опять шлялся один, зашел в несколько магазинов, вернулся в Мерсту, переоделся и поехал в аэропорт. Словом, ничего захватывающего и уж во всяком случае ничего криминального.

– А купание нагишом? То, что Эк видел из кустов? Ему бы взять да составить протокол о нарушении приличий.

Гунвальд Ларссон выбрался из гардероба и затворил дверь.

– Ничего, – сообщил он. – Если не считать кучи отвратительнейшего тряпья.

С этими словами он направился в ванную, а Кольберг тем временем занялся зеленой тумбочкой, которая служила ночным столиком.

В двух верхних ящиках лежало всевозможное барахло: бумажные носовые платки, запонки, пустые спичечные коробки, половина шоколадки, несколько булавок, градусник, мятные таблетки, ресторанные счета и магазинные чеки, нераспечатанная пачка черных презервативов, шариковые ручки, открытка из Щецина с текстом: «Водка, женщины, постель – что еще надо. Ниссе», сломанная зажигалка и тупая финка без чехла.

Сверху на тумбочке валялась книжонка; на обложке ковбой – ноги широко расставлены, в каждой руке по дымящемуся револьверу. «Перестрелка в Черном ущелье»…

Кольберг полистал книжку; из нее на пол выпала цветная фотография, любительский снимок – на лодочной пристани сидит молодая женщина в шортах и белой тенниске. Темные волосы, заурядное лицо. На обороте вверху было написано карандашом: «Мёя [44] Мёя – один из островов Стокгольмского архипелага, популярное место лодочных и велосипедных прогулок. , 1969». Пониже – синими чернилами и другим почерком – «Монита».

Он сунул фотографию обратно в книгу. Потом выдвинул нижний ящик – он был глубже двух других – и позвал Гунвальда Ларссона.

– Нашел тоже место, где держать точило, – сказал он. – Или это вовсе не точило, а какое-нибудь новейшее приспособление для массажа?

– Интересно, зачем оно ему понадобилось? – произнес Гунвальд Ларссон. – Вот уж кто не похож на любителя деревянных поделок. А может, просто стащил где-нибудь? Или получил в уплату за наркотики?