Гилберт Кит Честертон - Мое преступление (сборник)

– Не нравится мне все это, – сказал Пейнтер, когда они поднимались на холм следом за умчавшимся вперед детективом.

– Думаете, мне нравится? – спросил Эйш. И в самом деле, он казался настолько осунувшимся и враз постаревшим, что его рыжие волосы выглядели ненастоящими, будто на нем был парик. – Я знал его дольше, чем вы, хотя, наверное, и подозревал тоже дольше.

Когда они добрались до сада, детектив уже установил там свой мольберт, хотя сильный ветер, дувший с моря, норовил с грохотом свалить это приспособление и немилосердно трепал его светлую (и фальшивую) бороду. Мелкие кучерявые облачка неслись по небу в сторону моря, пролетая над живописными пейзажами, которые одним прекрасным утром Пейнтеру довелось обозревать, но мнимый пейзажист вряд ли обращал на них внимание. Трегерн маячил в дверном проеме дома, который теперь принадлежал ему; он не подходил ближе, потому что ненавидел «долг радушного хозяина» больше всего на свете. Остальные устроились неподалеку, за деревом, и еще дальше, чем замер этот замаскированный отряд, между деревьями можно было разглядеть черную фигуру доктора. Он шел стремительно, почти мчался, как тогда, когда нес дровосеку дурные вести. Сегодня он улыбался, короткие темные усики топорщились над верхней губой, на контрасте придавая лицу более бледный вид, чем на самом деле. Увидев художника, доктор остановился, чтобы его рассмотреть.

Художник очень естественным движением отвернулся от мольберта и уже в следующую секунду ухватил доктора за воротник.

– Вы арестованы… – начал он, но доктор с потрясающей скоростью вырвался, подскочил к мнимому пейзажисту, вцепился в его фальшивую бороду, а когда та оторвалась, отбросил ее прочь, и она взлетела в воздух, словно потерявшийся клочок облака.

Затем доктор одним ударом опрокинул вверх тормашками мольберт и метнулся в сторону берега, будто заяц. Несмотря на то, что ситуация была экстраординарной, Пейнтеру показалось, что такая реакция весьма необычна для доктора, несвойственна ему. Но времени раздумывать не было, и он вместе с остальными ринулся в погоню, и даже Трегерн, загоревшись, помчался за ними следом.

Беглец столкнулся с полисменом, бросившимся ему наперерез, и отшвырнул его с такой силой, что тот покатился по склону; он боролся за свою свободу с неистовством дикой обезьяны. Одним прыжком он преодолел парапет, на котором когда-то стояла Барбара, разглядывая своего будущего возлюбленного, и слетел по той самой тропинке, по которой когда-то карабкался вверх поэт. За ним быстрее ветра мчались все остальные: сначала по саду, затем – вниз по тропе, и наконец вдоль берега, мимо рыбацкой хижины и диковинных отрогов и пещер, которыми так восхищался американец, когда только приехал сюда. Беглец, вопреки ожиданиям, не свернул в хижину, где довольно долго обитал, а метнулся к причалу, как будто хотел завладеть лодкой или броситься вплавь. И лишь добежав до самого края волнореза, он обернулся, и все увидели, что он бледен, но все еще улыбается.

– Ну наконец-то, – переводя дух, сказал Трегерн. – Этот человек сумасшедший.

Однако же доктор заговорил, и естественность его голоса поразила присутствующих куда больше, чем если бы он закричал.

– Джентльмены, – произнес он, – я не буду затягивать исполнение ваших неприятных обязанностей, спрашивая, что вам от меня нужно. Я лишь попрошу вас о небольшой услуге, которая никоим образом не помешает вам эти обязанности исполнить. Наверное, я чересчур поспешно спустился сюда, но дело в том, что я боялся опоздать на важную встречу. – Он невозмутимо посмотрел на часы. – Однако теперь я вижу, что до назначенного времени осталось еще около пятнадцати минут. Не будете ли вы так любезны дождаться его вместе со мной, прямо здесь? А потом я буду полностью к вашим услугам.

Воцарилась тишина, а затем Пейнтер сказал:

– Я со своей стороны считаю, что лучше уступить.

– Эйш, – продолжал доктор, и в его голосе теперь появились серьезные нотки, – во имя нашей старой дружбы, сделайте мне это последнее одолжение. Оно ничего не изменит: у меня нет ни оружия, ни способа сбежать отсюда. Можете обыскать меня, если хотите. Я знаю, вы считаете, что поступаете правильно, и еще я знаю, что вы будете делать свое дело исключительно справедливо. В конце концов, вы же позвали на помощь друзей, например, вот этого господина с бородой или с остатками бороды. Почему мне нельзя тоже позвать на помощь друга? Через несколько минут здесь будет человек, на которого я полагаюсь, он большой авторитет во всем этом. Почему бы вам не подождать немного и не выслушать его точку зрения о происходящем, пусть даже исключительно из любопытства?

– Это все похоже на безумный бред, – сказал Эйш, – но если есть шанс получить хоть какое-то объяснение происходящему, пусть и безумное, я не против подождать четверть часа. Интересно, кто этот друг? Полагаю, какой-нибудь детектив-любитель.

– Благодарю вас, – чопорно произнес доктор. – Думаю, потолковав с ним немного, вы ему поверите. А теперь, – добавил он, возвращаясь к своему обычному дружелюбному тону, – давайте поговорим об убийстве.

И начал рассказывать бесстрастным тоном стороннего наблюдателя:

– Это дело, подозреваю, войдет в историю как уникальное. Собраны весьма недвусмысленные и убедительные доказательства против Томаса Бартона Брауна, сиречь меня. Однако у этих доказательств имеется особенность, которую вы, возможно, не заметили. Все они в конечном счете исходят из одного источника, довольно необычного. Так, дровосек утверждает, что его топор у меня, но что побудило его так считать? Он говорит, что я сказал ему об этом, причем повторял неоднократно. Опять же, мистер Пейнтер вытащил топор из колодца, но как? Полагаю, он засвидетельствует, что именно я принес ему инструмент, благодаря которому он смог выудить топор, инструмент, который он не смог бы достать иным способом. Забавно, не правда ли? Далее: топор был завернут в корпию, принадлежавшую мне, как сообщил рыбак. Но кто показал корпию рыбаку? Я. Кто крупно написал на ней мои инициалы? Я. Наконец, кто обмотал ее вокруг рукояти? Я. Это все довольно странно: кто-нибудь пытался дать этому объяснения?

Сначала его слушали с болезненной холодностью, но по мере того как он говорил, его слова все более заинтересовывали окружающих.

– Теперь поговорим о самом колодце, – продолжал доктор все с тем же ненормальным спокойствием. – Полагаю, хоть сейчас-то некоторые из вас уже знают его тайну. Она заключается в том, что этот колодец – вообще говоря, никакой не колодец. Его верхней части придана такая форма, чтобы все ошибались на его счет, но на самом деле это своего рода труба, открывающаяся в одну из пещер вон в той стороне. Пещера эта расположена прямо под лесом, чуть отстоит от моря, и множество туннелей и потайных ходов ведут оттуда в разные стороны и заканчиваются выходами в разных местах. Это что-то вроде лабиринта, которым в давние времена пользовались контрабандисты и прочий лихой люд. Именно это обстоятельство, вне всякого сомнения, объясняет те исчезновения людей, о которых мы все слышали. Однако вернемся к колодцу, который не колодец, на случай, если кто-то из вас все еще не понял. Иногда море затапливает нижнюю пещеру, и вода даже может подниматься по трубе до самого верха, действительно превращая ее в колодец. Шум, который слышал мистер Пейнтер, – это всего лишь шум от естественного водоворота, созданного буруном, а причиной всего стал обычный прилив, и не более того.