Дэн Браун - Код да Винчи 10+

Лэнгдон взглянул и, потрясенный, отшатнулся.

Рядом с трупом, накорябанные люминесцентными буквами, мерцали последние слова хранителя. Вглядевшись в поблескивающий текст, Лэнгдон почувствовал, что окутывающий эту ночь туман еще сильнее сгущается. Он перечитал послание и поднял взгляд на Фаша.

– Что, черт возьми, это значит?

Тот в ответ сверкнул на него глазами.

– Это именно тот вопрос, месье, на который вас пригласили дать ответ.

На втором этаже слева от хоров в церкви Сен-Сюльпис было оборудовано скромное жилище. В нем более десяти лет назад вполне комфортно устроилась теперь уже шестидесятилетняя монахиня сестра Сандрин Биель.

Ей поручили присматривать за всем, что не касалось церковных служб: за содержанием здания, подбором работников и экскурсоводов, охраной территории в часы, когда храм был закрыт, приобретением церковного вина и облаток.

Сестра Сандрин лежала в своей маленькой кровати, когда ее разбудила резкая трель телефонного звонка. Она устало подняла трубку.

– Soeur Sandrine. Eglise Saint-Sulpice.

– Здравствуйте, сестра. – Голос был мужским.

Монахиня села. Сколько же сейчас времени? Она узнала голос патрона, но за пятнадцать лет не было случая, чтобы он тревожил ее ночью. Аббат был человеком глубоко благочестивым и сразу после службы шел домой и ложился спать.

– Прошу прощения, если разбудил вас, сестра. – Он говорил как-то нетвердо и нервно. – У меня к вам просьба. Со мной только что связался влиятельный американский епископ. Возможно, вы о нем слышали – Мануэль Арингароса.

– Глава «Опус Деи»? Конечно, слышала. – Среди воцерковленных людей нет таких, кто бы не слышал о Мануэле Арингаросе.

Мысли об «Опус Деи» были ей неприятны. Взгляды членов этой организации на женщин могли считаться в лучшем случае средневековыми. Сестра Сандрин была поражена, узнав, что женщин заставляют без всякого вознаграждения убирать мужскую половину, пока те находятся на церковной службе. Женщины спят на голых досках, в то время как мужчинам полагаются соломенные матрасы. И все это в качестве искупления за первородный грех. Ей также было известно, что в последние годы влияние «Опус Деи» значительно выросло. Это произошло после того, как некая богатая секта перевела Ватиканскому институту религиозных дел, в обиходе называемому Банком Ватикана, почти миллиард долларов.

– Епископ Арингароса позвонил, чтобы попросить об одолжении, – так же нервно продолжал аббат. – Сегодня ночью в Париже находится один из его подопечных. Он всю жизнь мечтал осмотреть церковь Сен-Сюльпис.

– Именно ночью? Церковь гораздо интереснее днем.

– Я с вами согласен, сестра, но буду считать это личной услугой, если вы пустите его ночью. Он будет у вас… скажем, в час. То есть через двадцать минут.

Сестра Сандрин нахмурилась.

– Разумеется. С удовольствием.

Аббат поблагодарил и положил трубку.

Монахиня свесила ноги с кровати, медленно поднялась и, ощутив голыми ступнями холод каменного пола, зябко поежилась. Озноб охватил все тело, кольнуло мрачное предчувствие.

Женская интуиция?

Глубоко набожная, сестра Сандрин привыкла обретать покой, прислушиваясь к умиротворяющим голосам собственной души. Но сегодня эти голоса молчали, как и пустой храм, в котором она находилась.

Лэнгдон не мог оторвать глаз от багровеющих на паркетном полу слов. То, что там было написано, никак не походило на прощальное послание Жака Соньера.

Текст был такой:

13–3–2–21–1–1–8-5

Ордена вод личина!

И нам – зола!

Хотя Лэнгдон понятия не имел, что это значило, он согласился с предположением Фаша, что надпись имеет какое-то отношение к культу дьявола.

И нам – зола!

Соньер оставил прямую отсылку к темным силам с их магической энергией. Так же странно выглядела последовательность цифр.

– Часть из них кажется цифровым шифром.

– Согласен, – кивнул Фаш. – Наши криптографы уже занимаются этой головоломкой. Мы полагаем, что цифры – ключ к тому, кто убил хранителя. Возможно, телефонный узел или какого-либо рода личная идентификация. Вам такая последовательность цифр что-нибудь говорит?

Лэнгдон снова посмотрел на череду цифр. На первый взгляд их взяли с потолка. Если цифры составляют часть системы символов, в них обычно заметен некий смысл, например, они являются математической прогрессией или определенной комбинацией, то есть каким-то образом связаны друг с другом.

– До этого вы говорили, – продолжал капитан, – что все усилия Соньера были направлены на то, чтобы оставить некое сообщение… намек на почитание богини или что-то в этом роде. Как это согласуется с тем, что мы видим сейчас? – Он помолчал. – Эти слова больше похожи на обвинение. Вы согласны?

Лэнгдон попытался представить себе последние минуты хранителя: запертый в Большой галерее, он прекрасно понимал, что скоро умрет. Предположение капитана было логичным.

– Обвинение убийце? В этом есть смысл.

– Моя работа заключается в том, чтобы назвать этого человека по имени. Задам вам, мистер Лэнгдон, такой вопрос: что, на ваш взгляд, помимо цифр, кажется в этом сообщении наиболее странным?

Наиболее странным? Человек баррикадируется в музейной галерее, снимает с себя одежду, рисует на себе пятиконечную звезду и пишет на полу таинственное обвинение. Разве все это не странно от начала до конца?

– Соньер француз, проживал в Париже, – продолжал Фаш. – Но тем не менее решил написать сообщение…

– По-английски, – закончил за него Лэнгдон, начиная догадываться, куда клонит капитан.

Фаш кивнул.

– Précisément [5] Именно ( фр .). . Есть какие-нибудь соображения почему?

Лэнгдон знал, что хранитель превосходно говорил по-английски, но понятия не имел, почему он выбрал этот язык, чтобы написать предсмертные слова. Он пожал плечами.

Фаш показал на пятиконечную звезду на животе Соньера.

– Вы все еще уверены, что это не имеет отношения к культу поклонения дьяволу?

Лэнгдон больше вообще ни в чем не был уверен.

– Символика и текст не совпадают. Прошу прощения, больше ничем не могу вам помочь.

– Возможно, поможет вот это? – Капитан отступил на шаг от трупа и поднял инфракрасный фонарь, чтобы луч охватил больший угол. – А теперь?

К удивлению Лэнгдона, вокруг тела хранителя мерцал неровный круг. Соньер, видимо, лег, а затем нарисовал фломастером несколько дуг и таким образом вписал себя в окружность.

– «Витрувианский человек»! – выдохнул Лэнгдон.

«Витрувианский человек» да Винчи превратился в икону современной культуры: его изображение печатают по всему миру на плакатах, на ковриках для компьютерных мышей, на футболках. На картине выведен идеальный круг, в который вписан обнаженный мужчина с распростертыми в стороны руками и ногами.