Джон Ле Карре - Шпион, пришедший с холода

Но, товарищи, однажды наступил момент, когда решающие доказательства попали к нам руки. Я предлагаю заслушать показания свидетеля сейчас. – Он повернулся и посмотрел в дальний угол зала. – Предоставим слово мистеру Лимасу. Проводите его сюда.

Охранники, сидевшие по обеим сторонам от него, поднялись, и Лимас прошел узким, шириной не более двух футов проходом, оставленным между скамьями по центру зала. Еще один страж показал, что он должен встать лицом к столу. Фидлер также продолжал оставаться на ногах, стоя в каких-нибудь шести футах от него. Но сначала к нему обратилась президент трибунала.

– Свидетель, назовите свое полное имя, – попросила она.

– Алек Лимас.

– Сколько вам лет?

– Пятьдесят.

– Вы женаты?

– Нет.

– Но были?

– На сегодняшний день я не женат.

– Кто вы по профессии?

– Помощник библиотекаря.

Фидлера ответ разозлил, и он резко вмешался:

– Однако ранее вы служили в британской разведке, не так ли?

– Да. До прошлого года.

– Трибунал ознакомился с протоколами ваших допросов, – продолжал Фидлер. – Но я бы хотел, чтобы вы еще раз напомнили его членам о разговоре, который состоялся у вас с Питером Гилламом приблизительно в мае прошлого года.

– Вы имеете в виду разговор о Мундте?

– Да.

– Я уже все подробно рассказывал. Эта беседа состоялась в Цирке – так мы называем нашу штаб-квартиру, расположенную на Кембридж-серкус в Лондоне. Я столкнулся с Питером в коридоре. Я знал, что он занимался делом Феннана, и спросил, что случилось с Джорджем Смайли. Потом разговор коснулся погибшего Дитера Фрея и Мундта, который оказался замешан в деле. Питер сказал, что Мастон – наш номинальный руководитель в то время – не хотел бы, чтобы Мундта задержали.

– Как вы интерпретировали эту информацию? – спросил Фидлер.

– Я знал, что Мастон наделал много ошибок в деле Феннана и ему едва ли хотелось бы, чтобы какой-то компромат на него всплыл в том случае, если бы Мундт появился в Олд-Бейли [19].

– Если бы Мундт был схвачен, ему бы предъявили официальные обвинения? – вставила вопрос президент трибунала.

– В зависимости от того, кто бы его арестовал. Если бы он попал в руки полиции, о нем непременно доложили бы министерству внутренних дел. После чего уже ничто не помогло бы ему избежать обвинительного заключения.

– А если бы его первыми сумели поймать люди из вашей организации? – поинтересовался Фидлер.

– О, это совсем другой коленкор. Допускаю, что они сначала основательно допросили бы его, а потом попытались бы обменять на одного из наших людей, попавших в вашу тюрьму, или же они выписали бы ему билет в один конец.

– Что это значит?

– Негласно избавились бы от него.

– То есть ликвидировали? – Вопросы теперь задавал Фидлер, а члены триумвирата прилежно записывали все в лежавших перед ними блокнотах.

– Мне точно неизвестно, как это делается. Я никогда ни в чем подобном участия не принимал.

– Но разве они не попытались бы завербовать его как своего агента?

– Могли попытаться, но у них ничего бы не вышло.

– Откуда такая уверенность?

– О, ради бога, я уже тысячу раз повторял одно и то же. Я же все-таки не какой-то тюлень из зоопарка. Четыре года под моим началом работала вся берлинская резидентура. И если бы Мундт стал одним из наших агентов, я бы об этом знал. Просто не мог не знать.

– Понятно.

Фидлера, казалось, удовлетворил такой ответ, потому скорее всего, что он едва ли многое прояснил членам трибунала. И он перенес акцент на операцию «Роллинг стоун». Заставил Лимаса снова рассказать о мерах безопасности и сложных предосторожностях при передаче досье, о письмах в банки Копенгагена и Хельсинки и об ответе, который Лимас получил из одного из них. Потом, обращаясь к членам трибунала, Фидлер дополнил его рассказ своим комментарием:

– Ответа из Хельсинки мы не получили. Причины мне неизвестны. Но позвольте сделать для вас краткое резюме. Лимас разместил деньги на депозитарном счете в Копенгагене 15 июня. Среди предоставленных вам документов вы найдете фотокопию упомянутого письма из Королевского скандинавского банка на имя Роберта Ланга. Именно этой фамилией Лимас воспользовался, чтобы открыть счет в Копенгагене. Ознакомившись с письмом (оно помечено номером четырнадцать в полученных вами папках), вы узнаете, что вся сумма целиком – то есть десять тысяч долларов – была снята вторым держателем счета ровно через неделю. Не думаю, – сказал Фидлер, кивком указывая на неподвижную фигуру Мундта, сидевшего в первом ряду, – что обвиняемый будет отрицать свое посещение Копенгагена 21 июня под предлогом выполнения секретной миссии от имени Абтайлунга. – Он сделал паузу и продолжил: – Лимас побывал в Хельсинки, чтобы разместить еще одну сумму, приблизительно 24 сентября. – Он посмотрел прямо на Мундта и заметно повысил голос. – А уже третьего октября товарищ Мундт нанес тайный визит в Финляндию и снова якобы в интересах Абтайлунга.

Наступила недолгая тишина. Фидлер медленно повернулся, вновь устремив взор на членов трибунала и обращаясь к ним. Тоном сдержанным, но одновременно чуть угрожающим он спросил:

– Быть может, кто-то считает, что улики всего лишь косвенные? Тогда позвольте вам напомнить о некоторых других обстоятельствах. – Он повернулся к Лимасу. – Свидетель, во время вашей работы в Берлине вы вступили в контакт с Карлом Римеком, бывшим секретарем президиума Социалистической единой партии Германии. Какой характер носили эти контакты?

– Он был моим осведомителем до тех пор, пока люди Мундта не застрелили его.

– Совершенно верно. Он был застрелен подчиненными Мундта. То есть стал одним из нескольких шпионов, которых товарищ Мундт поторопился ликвидировать, прежде чем их успели допросить. Но до того, как его убили люди Мундта, он являлся агентом британской разведки?

Лимас кивнул.

– Не могли бы вы описать встречу Римека с человеком, которого вы называете Шефом?

– Да, Шеф специально прибыл в Берлин, чтобы увидеться с Карлом. Он был одним из наших наиболее продуктивных агентов по всему миру, и, думаю, поэтому Шеф пожелал познакомиться с ним лично.

– К этому можно добавить, – продолжил Фидлер, – что Римек также пользовался наибольшим доверием, верно?

– Да, конечно. В Лондоне обожали Карла: по их мнению, он просто не мог совершать ошибок. Когда прилетел Шеф, я сделал так, чтобы Карл приехал ко мне на квартиру, и мы втроем поужинали. Мне не понравилась идея приглашать Карла к себе в Западный Берлин, но Шефу я не мог отказать. Это трудно объяснить, но в Лондоне люди мыслят по-своему. Они там несколько оторваны от реальности. И меня крайне страшила перспектива, что они под любым предлогом захотят напрямую руководить работой Карла. Такая вероятность существовала.