Майкл Иннес - Смерть в апартаментах ректора. Гамлет, отомсти! (сборник)

– Очень надеюсь, – закончила она, – что я смогу вам помочь. Я не принц Гамлет.

Она вздрогнула. Ей удалось, как полагал Готт, представить последнюю иносказательную фразу как прием, которым она овладела в результате долгого знакомства с лордом Олдирном.

Эплби узнал цитату, но остался в неведении о причине дрожи. Он сразу перешел к делу. И подобный переход, возможно, указывал на то, что герцогиня установила между ними нужную ей дистанцию.

– Вы можете помочь немедленно, рассказав мне о мистере Боузе. Должен вас огорчить, но он тоже убит.

Несколько мгновений герцогиня сидела молча и неподвижно. Затем стало ясно, что если она не плакала, то это вовсе не значило, что она не переживала. Глаза ее сверкнули.

– Это ужасно! – воскликнула она. – Просто ужасно! – Затем взяла себя в руки и тихо добавила: – Но, мистер Эплби, это значит… маньяк? Опасность еще не миновала? У вас компетентные люди? И где это произошло… и когда?

Эплби ответил, тщательно подбирая слова:

– Не думаю, что мистера Боуза убили в порыве безумия и без всякой причины. Его убили ударом кинжала в его спальне не более получаса назад.

Герцогиня подумала то же, что и Готт.

– В комнате Элизабет!

– Мне настоятельно необходимо – чрезвычайно необходимо, вот почему я вас потревожил, – чтобы вы рассказали о своем знакомстве с мистером Боузом. В деталях и с самого начала. Вас не очень затруднит сделать это сейчас? С вашего разрешения, я до поры воздержусь от объяснения касательно важности этой информации.

– Вы просите чуть ли не повесть вам изложить. – Вероятно, несмотря на душевные страдания, в голосе герцогини слышался энтузиазм, поскольку она обожала всякие истории. – Однако я стану говорить как можно короче. Скажите мне, если я упущу что-нибудь важное.

Впервые я встретила его в Британском музее. Понимаете, Невиль – это мой сын, который сейчас за границей, – интересуется рыбами. – Герцогиня сделала довольно красноречивую паузу, словно заявляя, что рыбы – прекрасный объект для увлечения. – И я часто разыскиваю там кое-что для него. Но пару лет назад он ввязался в дискуссию в каком-то журнале «Вопросы ихтиологии и тропической океанографии». Джайлз, вам это, очевидно, знакомо.

Герцогиня безгранично верила в энциклопедические познания окружавших ее людей науки.

– Так вот, когда мы приезжали в Лондон, я иногда ходила в Британский музей и искала что-то для сына. С самого начала я заметила мистера Боуза. В читальном зале много странных людей: знаете ли, в сандалиях, бородатых старцев в похожих на сутаны халатах и взбалмошных женщин, ищущих высшее знание. Так что любой, кто скорее примечателен, нежели странен, сразу бросается мне в глаза. А мистер Боуз, конечно же, был примечателен. Он то и дело ходил по залу, смущенный и какой-то потерянный. Не знаю точно, над чем он работал, но мне кажется, что его труд представлялся ему весьма таинственным – чем-то вроде ритуала, который наконец раскроет ему секрет удивительного и полного тревог западного мира. Когда на него смотришь, читальный зал представляется неким храмом. И, как вы узнаете, он сам считал его храмом.

Герцогиня нерешительно умолкла, словно сомневаясь в уместности подобных экскурсов в прошлое в три часа ночи.

– Но вам ведь это не нужно?

– Пожалуйста, продолжайте, как можете, ничего не упуская.

– Он большей частью работал в небольшой комнате за читальным залом, где выдают старинные книги. Там не очень просторно, почти как в обычной библиотеке вроде той, что здесь у нас.

Готт, который сам часто работал в огромном архивном зале «за читальным залом» и в библиотеке Скамнума, улыбнулся этому замечанию, но герцогиня продолжила, не обратив на это внимания:

– Иногда я сама туда заходила, чтобы взглянуть на большие монографии, для которых нужен отдельный стол, чтобы их открыть. Там была огромная и прекрасно изданная книга некоего Блоха с дивными гравюрами, изображавшими совершенно невероятные существа. И вот однажды я, как дура, попыталась сама отнести ее от стола к конторке библиотекаря. И, разумеется, я ее уронила – два огромных тома! Просто ужас какой-то! Там есть хранитель, который сидит на возвышении за чем-то вроде кафедры. Так вот, он перестал писать, надел еще одни очки и уставился на меня. А старый господин с бутоньерками в петлице встал и начал тихо расхаживать из угла в угол, горестно воздевая руки к небу. Полагаю, я сбила его с очень важной мысли. Мне никогда не было так плохо с тех пор, когда я совершила глупейшую ошибку, навещая Элизабет в Челтенхеме.

Она с явным усилием подавила желание рассказать об этом случае и продолжала:

– Там сидел профессор Маллох, и он стал осторожно приближаться ко мне. Но этот маленький темнокожий человек опередил его, поднял Блоха – хотя я уверена, что тот весил для него слишком много – и отнес его к конторке. После этого я считала себя вправе познакомиться с ним, если возможно. Мне он показался интересным человеком.

Герцогиня улыбнулась, упомянув об этой слабой струнке своего характера.

– К сожалению, другие подумали то же самое. Как я узнала позже, одна из искательниц высшего знания пригласила его на чай и приготовила комнату с убранством в лиловых тонах – кажется, с ароматическими палочками – и позвала своих друзей, дабы приобщиться к таинствам. Так что естественно, что он довольно сильно стеснялся. Потом я как-то раз прихватила с собой бутерброды, подумав, что так приятно съесть их, сидя на ступенях, как в прежние времена, когда мы с отцом на целый день отправлялись смотреть скульптуры и статуи. Вы знаете, как люди сидят на ступенях, под портиком и колоннадой и кормят голубей. Так вот, я заметила мистера Боуза, и мне показалось, что ему очень хотелось покормить голубей. У него был с собой небольшой пакет с бутербродами, и несколько раз он было решался бросить что-то голубям, но потом раздумывал. Я подошла к нему и, боюсь, слишком примитивно истолковала его действия. На самом деле я подумала, что он взял с собой слишком мало еды и колебался, съесть ли ее самому или поделиться с птицами. Тогда я сказала, почти как дура: «У меня с собой слишком много, давайте покормим голубей». Он ужасно расстроился, что ему пришлось возражать, и пустился в пространные объяснения. Он рассматривал музей как священное место и считал голубей священными птицами. И он верил, что искательницы высшего знания, сидевшие рядом и бросавшие крошки, исполняют некий обряд, заботясь о них. Поскольку этот ритуал не относился к его собственным, он сильно сомневался в уместности участия в нем, хотя ему и хотелось покормить голубей. Он сказал, что ему придется посоветоваться с отцом, который время от времени давал ему наставления, необходимые для жизни в западном мире.