Рекс Стаут - Где Цезарь кровью истекал (сборник)

7. Уничтожение всех животных мельче кроликов.

8. Установка эмалированных параш с герметичными крышками во все камеры.

9. Ежедневный осмотр постельных принадлежностей комитетом граждан, движимых заботой об общественном благе (в состав комитета должна входить одна женщина).

10. Снабжение необходимым количеством комплектов шашек и домино.

11. Приготовление супа без применения эссенции из медуз или других веществ, которые в нем сейчас содержатся.

12. Назначение банного комитета с правом претворять в жизнь свои решения.

Арчи Гудвин, президент

Бэзил Грэм, вице-президент,

секретарь и казначей

Далее следовали еще четыре подписи.

Я остался недоволен. Конечно, для начала это было неплохо, но в нашем коридоре размещалось более двадцати человек.

– Нам нужно сегодня же набрать сто процентов голосов, Бэзил, – решительно заявил я. – Может быть, ты хороший вице-президент, секретарь и казначей, но совершенно никудышный агитатор. Ты еще никого не убедил.

– Если на то пошло, – сказал он, отложив расческу в сторону, – то ты допустил три ошибки. Пункт девятый нужно сократить, убрав последнее требование. Они просто не допустят, чтобы женщина шаталась по камерам. Пункт двенадцатый вообще никуда не годится. Даже на свободе человеку не нравится, когда суют нос в его дела, в тюрьме же это чувство развито особенно. Но самое скверное, что ты предлагаешь за каждого завербованного в наш союз по десять центов. Ты согласен увеличить плату до двадцати пяти центов?

– Ну что ж… – Я подсчитал в уме сумму. – Идет.

– А в наперсток играть не хотел! Вот дела… – Он встал и подошел ко мне. – Дай-ка мне этот документ.

Я вырвал из блокнота листок и протянул ему. Он подошел к двери и выстучал на решетке условный сигнал.

Через минуту появился тощий надзиратель, и Бэзил принялся ему что-то нашептывать. Я встал и подошел поближе, чтобы послушать.

– Предложение платить за каждого завербованного в союз десять центов изменяется, – говорил Бэзил. – Теперь платим по двадцать пять. Скажи всем, что в полдень истекает последний срок вступления в союз, после чего прием будет прекращен. Скажи, что наш лозунг – братство, всеобщее избирательное право и свобода. Скажи…

– Всеобщее издевательное право?

– Да нет… Ладно, скажи просто – братство и свобода. И если им по вкусу наши требования, то единственный путь добиться их выполнения – это вступление в СЗКО, который уже организован и функционирует. Если же они не согласятся вступить в союз, все останется по-прежнему. И не забудь: наш президент заплатит тебе по двадцать пять центов за каждого, кого удастся сагитировать.

– Без трепа?

– Спрашиваешь! Обожди секунду. Раз уж ты теперь являешься доверенным лицом, то имеешь право вступить в союз. Только ты не получишь двадцать пять центов. Это было бы неэтично. Верно я говорю, президент Гудвин?

– Совершенно верно.

– О’кей. Вперед, тощий! Помни, что полдень – последний срок.

Бэзил сел на койку и достал расческу.

– Значит, говоришь, что я никудышный агитатор? – саркастически осведомился он.

– Пожалуй, как агитатор ты выше среднего, – признал я. – Но зато казначей так себе. Ты склонен превышать кредиты.

Я до сих пор не знаю, сколько членов насчитывал СЗКО в пик своего расцвета. Утром тощий надзиратель завербовал четверых новых членов, и я заплатил причитавшийся ему доллар. К десяти часам в союз вступило еще четверо, и он получил второй доллар, но затем я выбыл из игры, так как за мной пришли и увели на очередное свидание. Бэзил предложил, чтобы я на всякий случай оставил ему деньги. Я сказал, что нужно доверять своему президенту, но тем не менее признал наличие смысла в его предложении и раскошелился.

Капитан Бэрроу, по-прежнему невозмутимый, ждал меня у кабинета старшего надзирателя. Он сухо указал мне, куда идти, и провел в другое крыло, к той самой двери, в которую я входил во вторник днем в сопровождении Осгуда и Вульфа. Мы оказались во владениях окружного прокурора. Уодделл сидел за столом, прищурившись, что придавало его тучной фигуре еще более внушительный вид.

Я подошел к столу и без особых церемоний обратился к Уодделлу:

– Вас разыскивает Ниро Вульф.

– Сядьте! – прорычал Бэрроу.

Я сел и принялся демонстративно чесать бедро, потом плечо, бок и руку.

– Ну так что? – спросил Уодделл. – Вы переменили свое мнение?

– Да, – ответил я. – Переменил. Прежде я думал, что те, кто выступает с речами и пишет книги про тюремные реформы, не более как сентиментальные тупицы, теперь же…

– Смените пластинку, – рявкнул Бэрроу. – И прекратите скрестись!

– Советую вам быть серьезнее, – жестко сказал Уодделл. – У нас есть данные, что вы скрываете важные сведения по делу об убийстве. Они нам нужны. – Он стукнул кулаком по столу и нагнулся ко мне. – И мы их получим.

– Извините. – Я улыбнулся. – Прошу прощения. Моя голова занята одной новой идеей, и я не могу больше ни о чем думать, даже об убийстве. – Я стер улыбку с лица и, указывая на прокурора пальцем, заговорил насколько возможно угрожающе: – Ваша голова тоже скоро будет очень занята. Не думайте, что вам удастся легко отделаться. СЗКО уже набирает силу. Как вам понравится, если вас вышвырнут отсюда?

– Прекратите ломать комедию! Неужели вы думаете, что Осгуд управляет этим округом? И что такое СЗКО?

Я знал, что он спросит, и внушительным тоном поведал:

– Союз заключенных Кроуфилдского округа. Я его президент. К полудню в союз вступят сто процентов заключенных. Наши требования включают…

Я замолчал и приготовился к отражению атаки, поскольку Бэрроу вскочил и сделал несколько шагов в мою сторону, а лицо его выдавало неодолимое желание меня ударить. Но он остановился и медленно произнес:

– Не пугайтесь. Здесь я все равно не мог бы этого сделать. Но для подобных процедур есть помещение внизу, в подвале. Зарубите это себе на носу и бросьте валять дурака.

– Если вы и впрямь настроены на серьезный лад, – пожал я плечами, – то я вам кое-что скажу. Если вы на этом настаиваете, конечно.

– Вы скоро поймете, как серьезно мы настроены.

– Хорошо. Во-первых, если вы надеетесь запугать меня подвалом, то слишком глупы и не заслуживаете того, чтобы вас потом оплакивали. Это противоречит здравому смыслу, обстоятельствам и моему собственному желанию. Во-вторых, насчет комедии. Вы сами начали ее ломать вчера днем. Вы не в ладах с логикой. Конечно, кое-кого заставят расколоться ваши угрозы. Но как вы думаете, долго ли я удержался бы в помощниках Ниро Вульфа, если бы давал слабину, как они? Взгляните на меня. Неужели вы не видите разницы? В-третьих, насчет сложившейся ситуации. Все настолько просто, что даже я это понимаю. Вы полагаете, будто мне известно что-то важное для вас, поскольку подозреваете меня в убийстве, а я утверждаю обратное. Что мне остается делать при таких обстоятельствах? Держать рот закрытым. Что можете сделать вы? Только арестовать меня, а потом освободить под залог с обязательством явиться по первому требованию. Если вернуться к вопросу о комедии, то вы это заслужили, так как сами вели себя как последние шуты. – Я поднял руки ладонями вверх. – Вы не устали от моей речи?