Рекс Стаут - Где Цезарь кровью истекал (сборник)

Когда я подошел, Ласцио как раз закончил обращенную к Вульфу фразу. Лизетт затараторила по-французски о том, что лежало на ее тарелке. Это напоминало толстые коричневые крекеры. Тут из кухни донесся вопль. Все повернулись и увидели разъяренного Доменико Росси с дымящимся блюдом в одной руке и длинной ложкой в другой.

– Оно свернулось! – вопил он.

Пробежав через комнату, Росси начал тыкать блюдом в нос Ласцио.

– Погляди на эту болотную жижу! Что я тебе говорил?! Да смотри же ты, господи! Ты должен мне сто франков. Черт бы тебя побрал, зять называется! Невежда, который не знает даже азов!

Ласцио спокойно пожал плечами:

– А вы согрели молоко?

– Я? Я что, по-твоему, ничего не соображаю?

– Тогда, возможно, яйца несвежие.

– Луи! – Росси повернулся на триста шестьдесят градусов и ткнул ложкой в направлении Сервана. – Вы слышите? Он говорит, у вас несвежие яйца!

Серван рассмеялся:

– О чем спор? Вы ведь сделали, как он говорил, и выиграли сто франков!

– Но все испорчено! Глядите, грязь! – Росси сплюнул. – Эти проклятые современные идеи! Уксус есть уксус!

– Я заплачу, – спокойно произнес Ласцио, – а завтра покажу, как нужно это готовить.

Он подошел к двери в большую гостиную, открыл ее, и в столовую ворвались звуки радио. Росси метался у стола, показывая мешанину Сервану и Берену. Вукчич спрятал телеграмму в карман. Лизетт заметила наконец мое присутствие, протянула мне тарелку и что-то проговорила.

Я улыбнулся и ответил такой же тарабарщиной:

– Джек Спрэтт не мог есть котлет, а его жена не ела пшена…

– Арчи! – Вульф открыл глаза. – Мисс Путти говорит, что мистер Кейт готовил вафли из продуктов, специально привезенных из Индии.

– Вы пробовали их?

– Да.

– Ну и как, вкусно?

– Нет.

– Переведите ей, пожалуйста, что я никогда не ем перед ужином.

Я прошелся по столовой и остановился около Филипа Ласцио. Он смотрел на танцующие пары, но видел явно только одну. Мамаша и папаша Мондоры старательно выделывали фигуры, на Рэмси Кейта с гейшей стоило посмотреть, но для Ласцио они интереса не представляли. Зато Дина Ласцио и Сергей Валенко, казалось, так и не расцепляли рук с тех пор, как я проходил мимо. Однако вскоре они переменили позу. Ласцио ничего не сказал, не сделал никакого жеста, но сумел-таки завладеть их вниманием. Пара резко остановилась. Дина прошептала что-то своему партнеру и направилась к мужу. Я отступил на пару шагов, чтобы не смущать их, но они не обратили на меня никакого внимания.

– Хочешь потанцевать, милый? – спросила Дина супруга.

– Ты знаешь, что не хочу. И вы не танцевали.

– Но что же… – Она засмеялась. – Это называется танцевать, не так ли?

– Возможно. Но вы не танцевали. – Он улыбнулся. Можно и так сказать, но его улыбка была из тех, что способны испортить самое радужное настроение.

К супругам подошел Валенко, посмотрел на их лица и вдруг расхохотался.

– А, Ласцио! – Он весьма фамильярно похлопал коллегу по спине. – Приятель! – Поклон Дине. – Спасибо, мадам. – И он с достоинством удалился.

– Филип, дорогой, – заметила Дина мужу, – если ты не хочешь, чтобы я танцевала с твоими коллегами, мог бы сказать об этом. Для меня это не самое большое удовольствие.

Посчитав, что здесь не нуждаются в моей помощи, я вернулся в столовую, сел и просидел около получаса, наблюдая за этим зверинцем. Из малой гостиной вышел Лоренс Койн, он тер глаза и пытался расчесать пальцами седые бакенбарды. Оглядевшись вокруг, он позвал: «Лио!» таким громовым басом, что стекла в окнах задребезжали. Китаянка мелкими шажками вышла из соседней комнаты, принесла Койну стул и пристроилась у него на коленях. Вошел Леон Блан, немедленно ввязался в спор между Береном и Росси и внезапно скрылся вместе с ними в кухне. Около шести часов вихрем влетела Констанца. Она переоделась. Оглядевшись, бросила в пространство приветствие, на которое никто не обратил особого внимания. Затем, заметив меня и Вукчича, подошла и спросила, где ее отец. Я сказал, что он в кухне защищает честь лимонного сока. При свете дня темно-карие глаза ее были еще опаснее, чем я думал.

– Видел вас на лошади пару часов назад, – заметил я. – Выпьете имбирного пива?

– Спасибо, нет. – Она улыбнулась мне, как навязчивому дядюшке. – С вашей стороны было очень любезно сказать отцу, что мистер Толмен – ваш друг.

– Забудьте об этом. Я заметил, что вы молоды и несчастны, и подумал, что могу подставить плечо. Все потихоньку образуется.

– Образуется?

– Не имеет значения, – помахал я рукой. – Пока вы счастливы.

– Конечно, я счастлива. Я полюбила Америку. Пожалуй, все же выпью немного пива. Не беспокойтесь, я сама.

Она обошла стол и потянулась к звонку.

Не думаю, что Вукчич, хотя он и сидел рядом со мной, слышал хоть слово. Он не сводил глаз с бывшей жены, которая разговаривала с Ласцио и Вульфом. Я уже обратил на это внимание за завтраком. А еще заметил, что Леон Блан явно избегает Ласцио, который, по словам Берена, украл у него должность в отеле «Черчилль». Сам Берен все время смотрел на Ласцио, но так, чтобы тот не заметил. Создавалась какая-то особая атмосфера: шипение мамаши Мондор по адресу Лизетт Путти, и общая товарищеская зависть, и бесконечные споры о салате и уксусе, и дружно опущенные книзу большие пальцы, когда дело касалось Ласцио, и какой-то сладострастный туман вокруг Дины Ласцио. Мне всегда казалось, что роковые женщины, которые лишают тебя воли одним томным взмахом ресниц, опасны лишь для простаков. Но теперь я убедился, что если Дина Ласцио застанет тебя одного и примется за работу, а на дворе дождь, то потребуется изрядное чувство юмора, чтобы посмеяться над этим. Она ушла далеко вперед от проливания имбирного пива на брюки прокуроров.

Я наблюдал этот спектакль и ждал, когда Вульф начнет шевелиться. Чуть позже шести он поднялся, и я последовал за ним на террасу, а затем по тропинке, ведущей к «Апшуру». Он передвигался чрезвычайно медленно, компенсируя свои невыразимые страдания в поезде.

В шестидесятом номере побывала горничная: постель убрана, одеяло водворено на место. Я прошел к себе и через некоторое время вернулся к Вульфу.

Я застал его у окна на стуле почти достаточного размера. Он откинулся на спинку, глаза его закрыты, пальцы едва сходятся на животе. От его фигуры веяло патетикой. Ни тебе Фрица, ни атласа посмотреть, ни за орхидеей поухаживать, ни пивных пробок посчитать! Я пожалел, что ужин будет неофициальным, потому что трое приглашенных поваров принимают участие в его приготовлении. Обычно процесс переодевания к ужину настолько выводит босса из себя, что он не способен думать о чем-либо другом. Сегодня это пошло бы ему на пользу. Пока я обдумывал все это, он испустил вздох, полный такой неизъяснимой тоски, что, боясь разрыдаться, я вынужден был заговорить: