Кэрол Дуглас - Железная леди

Довольно быстро я обнаружила, что это не просто стопка несвязанных между собой документов, а довольно продолжительное повествование. Не веря своим глазам, я прочла первую фразу: «Для Шерлока Холмса она всегда оставалась „Этой Женщиной“».

Мне пришлось опуститься в огромное кресло у стола. Шершавая обивка и маленькие колесики, приделанные к ножкам, создавали ощущение, будто я оседлала нервную кобылу. Поразившие меня слова тем более пугали, что были выведены аккуратным, вполне четким почерком: «По его мнению, она затмевала и далеко превосходила всех представительниц своего пола. Нельзя сказать, что он испытывал к Ирен Адлер чувство, близкое к любви. Всякие чувства, а тем более это, были ненавистны его холодному, точному и поразительно уравновешенному уму».

Более чем когда-либо я укрепилась в мысли, что этот господин – настоящий монстр, который, как признал его биограф, всегда «говорил о нежных чувствах не иначе как с презрительной усмешкой и издевкой» и ненавидел «своей богемной душой все формы светской жизни… чередуя недели увлечения кокаином с приступами честолюбия, дремотное состояние наркомана – с бешеной энергией, присущей его неистовой натуре».

Пока я читала, ноги у меня заскользили вперед по коврику, но вскоре подошвы ботинок наткнулись на твердую преграду вроде невысокого порожка, которая оказалась очень полезной. Дав отдых ногам, я продолжала читать ужасные слова, которые огненными письменами стояли у меня перед глазами: «И тем не менее одна женщина для него все-таки существовала, и этой женщиной была покойная Ирен Адлер, особа весьма и весьма сомнительной репутации».

Ирен?! Сомнительной репутации? Мой судорожный вздох отозвался эхом в дуновении ветерка из окна, пузырившего цветастые занавески. Руки – одна в перчатке, другая без нее – сами собой яростно сжались в кулаки.

Рассказчик, конечно, был тем самым доктором, в чьей квартире мы с Годфри теперь рылись к нашему общему стыду и моему собственному быстро тающему раскаянию. Как я узнала из его записей, благодаря недавней женитьбе личного «безоблачного счастья и чисто семейных интересов… было достаточно, чтобы поглотить все мое внимание». На это мне нечего было возразить.

Затем однажды ночью, примерно в марте прошлого года, сообщал далее тот же самый доктор, когда он возвращался после визита к пациенту, его путь как раз проходил через Бейкер-стрит. События можно было изложить в виде современной версии «Фауста» или, возможно, «Доктора Джекила и мистера Хайда»: обычный врач чувствует, что его снова затягивает в сети гениального злодея. Он понимает, что уже входит в ту самую дверь, и сразу вспоминает обстоятельства своего ухаживания за женщиной, которая теперь составила его семейное счастье. Но представившийся случай также напоминает ему и о «мрачных событиях» того дела, когда встретилась любящая пара. Вскоре доктора «охватило острое желание» снова увидеть своего прежнего соседа и выяснить, «чем теперь занят его замечательный ум».

И там, в своей прежней квартире, он действительно находит того господина, который «вновь принялся за работу. Он стряхнул с себя навеянные наркотиками туманные грезы и бился над какой-то новой загадкой».

Шум за спиной заставил меня виновато дернуться, отчего нога соскочила со сбившегося коврика и раздался глухой стук. Однако, какой странный порожек… гибкий. Годфри, хмурясь, торопливо выскочил из кабинета доктора:

– Ничего интересного, только обычные медицинские инструменты и приспособления. Ты разобралась с этими бумагами, Нелл?

– Нет! – вскрикнула я, бросая листки обратно в общую стопку, словно ненужную колоду карт. – Ой!

– Что такое?

Беспокойство заставило адвоката подойти еще ближе, а я хотела во что бы то ни стало помешать ему увидеть возмутительные бумаги, лежащие передо мной.

– Ничего, Годфри, ничего, – произнесла я, неуклюже приподнимаясь. Мне никогда не удавалось убедительно врать. – Просто… я наткнулась ногой на какой-то неприятный предмет под письменным столом.

– Да? – По крайней мере, теперь Годфри уставился на ковровое покрытие и уже не мог прочесть: «И все же для него существовала одна женщина…»

Я перевернула листки и прижала их «Анатомией» Грея.

– Ничего страшного, Годфри, честно, просто какая-то домашняя утварь, на которую я наступила.

– Почему ты уселась за стол, Нелл? – Он наклонился, чтобы осмотреть пространство под ним.

– Я… почувствовала слабость.

– Но окно открыто. Здесь вполне достаточно свежего воздуха.

– Просто… я не привыкла участвовать в преступных деяниях.

– Вряд ли мы совершаем такое уж преступление, Нелл. – Голос Годфри звучал приглушенно, потому что он залез под письменный стол. – Да, здесь что-то есть… тяжелое. Встань с другой стороны стола, и я его протолкну к тебе. Так будет проще.

Я заняла указанное место. Бумаги были в безопасности, прикрытые книгой.

– Не стоит создавать беспорядок в офисе, Годфри. Доктор Уотсон может заметить.

– Да какая разница, – буркнул он раздраженным тоном, оставив без внимания мое предостережение. – Вот! – Он крякнул, и нечто длинное и тяжелое перекатилось из-под письменного стола к носкам моих ботинок.

– Ну? – Годфри с покрасневшим лицом показался над поверхностью стола.

Я посмотрела вниз.

Если бы в легких хватило воздуха, я бы закричала. Но я просто застыла, будто превратившись в камень под взглядом Медузы.

Годфри поднялся и обошел вокруг стола:

– Нелл?..

У меня не было слов и не было воздуха, чтобы их произнести.

Адвокат тоже посмотрел вниз.

Затем нагнулся, осторожно подхватил коврик за уголки и с его помощью аккуратно отодвинул пятифутовую кобру от моих ног.

– Думаю, она мертва, Нелл.

– Думаешь? – Я снова начала дышать.

– Вернее, надеюсь и молю Бога. Она ни разу не шевельнулась, если не считать моих манипуляций.

– Как обнадеживающе.

– Но мертва она не так давно, – заметил он, – потому что тело все еще поразительно гибкое.

– Годфри! Пожалуйста, оставь подобные откровения при себе.

– Она могла бы быть близнецом той, которую Ирен застрелила на Монмартре.

– Хорошо. Тогда давай ее называть той, которую я затоптала насмерть в Паддингтоне.

– Я хочу сказать, что вряд ли это совпадение: две мертвые азиатские кобры одинакового вида в Париже и в Лондоне.

– Конечно, это не просто совпадение. Это ужас!

Он склонился над длинным телом, лежащим на коврике:

– Голова почти отделена. По-моему, у нее сломана шея.

– Разве можно сказать, что у змеи есть шея?

– Конечно. Змея – это сплошная шея.

– Ясно. Годфри…

– Да, Нелл?

– Кажется, я уронила перчатку под стол. Не мог бы ты?..

– Я не горю желанием что-либо там искать и наткнуться на еще одну кобру.