Кэрол Дуглас - Красный замок

В следующую секунду Шерлок бросился на свою жертву, и скоро знакомый аромат табака затмил химические запахи, которые наполняли комнату ядовитой взвесью.

Шахерезада обольщала, рассказывая тысячу и одну сказку и прикрываясь вуалями. Вуаль Холмса была соткана из дыма и придавала таинственности процессу раскрытия преступлений.

– Полиция на этот раз работает грубее обычного, – пробурчал он с трубкой во рту. – Они оставили вокруг огромное количество отпечатков – вот это самое настоящее преступление.

– Видимо, вопрос крайней важности, раз задействовано столько полицейских.

– О, не сомневайтесь, – сказал он весело. – Такой беспрецедентной важности, что они не потрудились позвать меня. Но и ладно. Тут полицию опередили их «патроны». – Он вернулся на свое место перед тарелкой с крошками пирога и положил локти на стол. – И все же в одном полиции удалось меня обойти.

– Вы признаете свою неудачу? – удивился я.

Холмс пожал плечами:

– Я, как вы знаете, умею проникать в самые злачные места Лондона. В опиумные притоны, логова воров, – я могу прикинуться отбросом общества и, сойдя за своего, спокойно перемещаться среди тамошней публики…

– Здесь нечему завидовать, – перебил я с содроганием, поскольку прекрасно понимал, какие физические и духовные болезни процветают в подобных крысиных норах, живущих пороком и торговлей людьми.

– …однако есть один вертеп греха, куда мне не так легко попасть.

– Неужели!

– Без сомнения, вы уже смекнули, о чем я говорю, Уотсон, учитывая ваш богатый опыт в тайных делах.

– Ну, я… – На самом деле я вовсе не понимал, к чему ведет Холмс, и не спешил признавать наличие у себя опыта «в тайных делах», не зная, что он подразумевает.

– Ну что же вы, в самом деле! Такому храброму, пышущему здоровьем красавцу, как вы, скромность не приличествует. В одной области вы гораздо искуснее меня, да и наверняка большинства мужчин. И я сейчас не имею в виду медицинскую практику.

– Конечно, в области медицины я знаток, и потому немного разбираюсь в законах человеческой природы, как подобает любому врачу…

Холмс прервал меня, подняв руку:

– Отказываюсь слышать ваши сомнения на эту тему, Уотсон. Лично я уверен, что в вопросах, касающихся женщин, вы самый честный судья.

– Женщин?! Так это дело имеет отношение к женщинам?

– Именно. И к тому, как мужчины с ними обращаются. Насколько вы помните, эта тема всегда оставалась своего рода загадкой для меня. О, я прекрасно осведомлен о том, как устроен мир, я просто не могу понять, почему он так устроен. Впрочем, не то чтобы мне и хотелось.

– Человек, которого не привлекает общество других людей, – мизантроп. Мужчина, который не находит пользы в общении с женщинами…

– Женоненавистник, – закончил за меня детектив. – Я знаком с терминологией, Уотсон. И вовсе не уверен, что пренебрежение дамским обществом делает меня женоненавистником, когда я вижу, каким образом большинство мужчин использует своих подруг.

Я отпил чудесного токайского вина, задумавшись над словами своего товарища. Хотя я нередко упрекал Холмса в его безразличии к тем, кого некоторые скромные писатели называют прекрасным полом, мы никогда в действительности не пытались выяснить, насколько велика бездна, разверзнувшаяся между мной, женатым человеком, и Холмсом – убежденным холостяком. Более того, хотя детектив не состоял в браке, он и не пользовался своей свободой, чтобы волочиться за женщинами, но вместо этого наслаждался одиночеством и вел почти монашеский образ жизни, словно принял целибат.

Вот оно! Я уже использовал это слово раньше, пусть только наедине с собой, в отношении той особенности моего друга, которую я никогда не изучал. Целибат. Если бы Холмс был религиозен, это многое бы объяснило. Но он считал себя логиком и оставался столь же равнодушен к традиционной религии, как и к женскому полу. Аскетичный эстет, целомудренный представитель богемы, если такое противоречивое определение имеет право на существование. Впрочем, Холмс был единственным в своем роде, и это положение его более чем устраивало. Устраивало оно и меня – когда не раздражало.

– Вы догадываетесь, – спросил негромко Холмс, – какое преступление я расследую?

– Понятия не имею!

– Дело Потрошителя.

– Потрошителя?! Вы упомянули о нем в разговоре с раввином, но я подумал, что имя просто пришлось к случаю. В этой самой комнате вы клялись мне, что не участвуете в поисках уайтчепелского душегуба. «Это бессмысленная и жестокая бойня, Уотсон» – вот ваши точные слова. Я записывал. Кроме того, уже несколько месяцев не случалось убийств, напоминающих по почерку Потрошителя. Очевидно, с ним покончено.

– Вроде бы, – ответил он загадочно из густого облака дыма.

Я понял, что своей возмущенной речью попал в яблочко.

– Мне пришлось держать вас в неведении, Уотсон. Прошлой осенью меня призвал к расследованию, хоть и поздно, человек, занимающий настолько высокое положение, что даже намек на его имя или пост был бы равносилен предательству, и каждый истинный англичанин скорее согласился бы на смертную казнь, нежели раскрыл информацию.

– О! – воскликнул я, немедленно догадавшись, что он имеет в виду ее величество королеву. Иногда Холмс прибегал к рискованным, крайне прозрачным формулировкам именно в том случае, когда хотел запутать собеседника.

– Я очень сожалел, что вынужден вас обманывать. Вы мой старый, безупречно верный друг и заслуживаете большего. Однако у вас есть привычка вести записи о расследованиях, и более того: вы стремитесь эти записи публиковать. Но теперь…

– Полагаю, теперь мы со стариной Тоби заслужили маленькую сахарную косточку.

Выглянув из-за чашки любимой черной глиняной трубки, Холмс смерил меня удивленным взглядом в ответ на мое упоминание о собаке-ищейке, которую он иногда использовал в расследованиях.

– Не стоит обижаться, – мягко заметил он. – Если ранее это была государственная тайна, сейчас проблема приобрела международный характер.

Теперь он поймал меня на крючок, как лосося в ледяной шотландской реке.

– Международный?

– Именно так, – пробормотал он в просмоленную трубку, под которую особенно любил поразмышлять. – Слушайте, Уотсон. Я рассчитываю на ваш опыт в данной области и полагаюсь на ваше милосердие. Отправляйтесь со мной в Уайтчепел и покажите, как подобное место видится джентльмену и как он производит выбор.

– Джентльмен?

– По крайней мере, достаточно добропорядочный человек. Не будете же вы утверждать, что за время пребывания в заграничных краях не испробовали на себе… местные развлечения.

– Но ведь тогда я служил в армии, Холмс! И я не святой.

– Именно поэтому ваши знания для меня сейчас особенно ценны. Я никогда не был в армии, и, хоть не стремлюсь к святости, меня не тянет и грешить. Я долгое время считал это преимуществом в служении своему призванию, но теперь нахожу, что в данном случае подобное обстоятельство только во вред.