Гилберт Честертон - Убийства на улице Морг. Сапфировый крест (сборник)

– Вы… Вы… – сбивчиво начал полковник, наконец-таки утративший самообладание. Не найдя, что сказать, он всмотрелся в темноту маленького гардероба и увидел две вещи: во-первых, низкий человек в черном был одет как священник, и во-вторых, окно позади него было широко распахнуто, словно кто-то поспешно выбирался через него на улицу.

– Дорогие вещицы, чтобы сдавать их в гардероб, не так ли? – безмятежно заметил церковник.

– Это вы… вы их украли? – с запинкой сказал мистер Одли, глядя на него в полном недоумении.

– Если это сделал я, – приятно улыбаясь, ответил клирик, – по крайней мере, я их вам возвращаю.

– Но это не вы, – сказал полковник, который все еще рассматривал открытое окно.

– Откровенно говоря, нет, – не без лукавства произнес маленький человечек и преспокойно уселся на стул.

– Но вы знаете, кто это сделал, – вскричал полковник.

– Его настоящего имени я не знаю, – все так же спокойно ответил священник, – но мне кое-что известно о его силе и очень многое о душевных муках. Оценить его физические качества я смог, когда он пытался меня задушить, а моральные – когда он раскаялся.

– Скажите пожалуйста, раскаялся! – воскликнул молодой Честер и как-то хрипло и отрывисто рассмеялся.

Отец Браун снова встал и заложил руки за спину.

– Не правда ли, странно, – сказал он, – что проходимец и вор раскаялся, в то время как столько богатых, сытых и защищенных людей продолжают жить бесцельной жизнью, которая не несет ничего ни Господу, ни людям? Но вот тут, прошу прощения, вы немного вторгаетесь на мою территорию. Если вы сомневаетесь в том, что человек может раскаяться, вот ваши ножи и вилки. Вы – «Двенадцать верных рыболовов», и вот ваши серебряные рыбы. Но Он меня сделал ловцом человеков .

– Вы поймали этого человека? – нахмурившись, спросил полковник.

Отец Браун посмотрел ему прямо в глаза.

– Да, – сказал он. – Я поймал его невидимым крючком на незримой лесе, и неразрывная нить эта достаточно длинна, чтобы вернуть его хоть с края белого света.

Последовавшая тишина была долгой. Все остальные, собрав серебро, ушли, чтобы обрадовать своих товарищей или обсудить с хозяином заведения необычное происшествие. Только полковник с мрачным видом присел на стойку, покачивая длинной ногой и покусывая темные усы.

Наконец он заговорил.

– Этот вор, должно быть, умный парень, но мне кажется, что я знаю кое-кого поумнее.

– Он умный парень, – согласился священник, – но я не совсем понимаю, кого вы еще имеете в виду.

– Вас, – коротко усмехнувшись, сказал полковник. – Я не хочу засадить этого вора за решетку, можете не переживать. Но я бы не пожалел сотни серебряных вилок, чтобы узнать, как случилось, что в это дело вмешались вы, и как вам удалось вытряхнуть из него его добычу. Я полагаю, вам среди всей нашей компании известно больше всего.

Отцу Брауну, похоже, понравилась незамысловатая прямота старого солдата.

– Что ж, – с улыбкой сказал он, – я, конечно же, не имею права раскрывать личность этого человека или передавать вам его рассказ о себе, но нет никаких причин, почему бы я не мог рассказать вам хотя бы о тех фактах, которые я сам установил.

С неожиданным проворством он перепрыгнул через стойку и уселся рядом с полковником, раскачивая короткими ногами, словно мальчишка на заборе. Заговорил он так просто, будто в Рождественскую ночь сидел у камина рядом со старым другом.

– Понимаете, полковник, – сказал он, – я сидел взаперти вон в той маленькой комнатке, мне нужно было кое-что написать, – когда вдруг за дверью услышал шаги, даже не шаги, а звуки какой-то пляски, странной, как танец смерти. Сначала слышались короткие смешные шажки, как будто кто-то на спор бегает на цыпочках, а потом шли медленные, спокойные шаги, словно прохаживается какой-нибудь важный, солидный джентльмен с сигарой, только и те и другие были шагами одних и тех же ног. Я мог в этом поклясться. Эти звуки чередовались: сначала пробежка, потом шаги, потом опять пробежка. Поначалу меня разобрало любопытство, а потом я серьезно задумался, зачем это кому-то понадобилось исполнять сразу две роли. Одна из этих походок была мне знакома. Так ходите, например вы, полковник. Это была походка плотного джентльмена, который в ожидании чего-то прохаживается, но не от нетерпения, а потому что вообще подвижен. Я не сомневался, что и вторую походку я знал, только все никак не мог вспомнить, где я мог ее слышать. Что за странное существо мог я встречать во время своих странствий, которое бегало таким необычным образом, на цыпочках. А потом где-то вдалеке я услышал, как звякнули тарелки, и ответ, очевидный, как собор Святого Петра, тут же пришел мне в голову. Это была походка официанта! Человека, который ходит склонившись вперед, опустив глаза и чуть приподнявшись на носки, с развивающимися полами фрака и салфетками. После этого я размышлял еще полторы минуты, и, думаю, понял, какое готовится преступление, так же ясно, как если бы сам собирался его совершить.

Полковник Паунд очень внимательно посмотрел на соседа, но глаза говорящего были так неподвижно устремлены на потолок, что взгляд его казался пустым.

– Преступление, – медленно произнес он, – имеет много общего с произведением искусства. Не удивляйтесь, преступления – это далеко не единственное, что рождается в адских мастерских. Но каждое произведение искусства, все равно какой природы, хоть божественной, хоть дьявольской, имеет одну важную особенность… Дело в том, что идея его всегда проста, вне зависимости от того, насколько сложным может быть ее воплощение. Ну вот, к примеру, «Гамлет». Гротескная фигура могильщика, цветы безумной девицы, шляпа Озрика, бледность призрака и улыбка черепа – все это лишь окружение одной-единственной простой и трагической фигуры в черном облачении. И этот случай тоже, – с улыбкой сказал он, медленно спускаясь со стойки на пол, – этот случай – тоже своего рода незамысловатая трагедия человека в черном облачении. Да, – продолжил он, увидев, что у полковника удивленно дрогнули брови. – Вся эта история сводится всего лишь к черному костюму. Она тоже, как и «Гамлет», пышно расцвечена и приукрашена второстепенными излишествами. Ваш клуб, например, или, скажем, мертвый официант, появившийся там, где его не могло быть. Или невидимая рука, которая обчистила ваш стол и растаяла в воздухе. Но каждое умное преступление основывается на каком-то очень простом факте, в котором совершенно нет ничего загадочного или таинственного. Загадка появляется тогда, когда нужно скрыть этот факт, увести мысли в другом направлении. В основе нашего изощренного и коварного преступления, которое сулило преступнику неплохие барыши, лежит тот простой факт, что фрак джентльмена выглядит так же, как фрак официанта. Все остальное – игра актера, к тому же весьма и весьма недурная.